Кот и крысы
Шрифт:
– Стань в дверях, Никодимка, - попросил Архаров.
– Не то по всему дому будем этого петиметра ловить. Тебя, сударь, ни по какой надобности отпускать нельзя.
– Дайте мне карету, я съезжу и вернуть!
– Посмотри за окошко, сударь, - посоветовал Архаров, потому что часов на кабинетной консоли еще не завел.
– Ночь на дворе.
– Так вот потому, что ночь и меня никто не увидит…
– Карл Иванович, объясни ты, - распорядился Архаров.
– Меня, вишь, не слушает. Растолкуй ему - не то беда, что его кто-то узнает, а то, что он сам кого-то узнать может. Он единственный из нас
Вельяминов выругался по-французски - помянул дьявола.
– Тучков, отведи его в его комнату, присмотри, чтобы заперли хорошенько, - попросил Архаров.
– А ты, сударь, изволь материться по-русски, переводить тебя некому.
– Никодимка отведет, - рассеянно отвечал Левушка, в руке у которого так и остались листы с показаниями злосчастного и безымянного писаря.
– Не мешай, Николаша…
И вернулся к чтению.
– Коли вздумаешь, сударь, сбежать, то Никодимка тебя не то что за руки - за шиворот схватит и в комнату доставит, - пообещал Архаров.
– Ссориться с полицией не советую, - тихо добавил Шварц.
– И кстати, сударь, запомните. В тысяча семьсот шестьдесят первом году от Рождества Христова государыня Елизавета изволила подписать указ о запрете на азартные игры и о дозволении игр так называемых коммерческих. Его еще никто не отменял. В соответствии с тем указом, запоминайте, сударь, играть в знатных дворянских домах дозволяется только на самые малые суммы, для препровождения времени. У ослушников, взятых по донесению, вся сумма в игре и закладе изымается и делится на четыре. Четверть идет на госпитали, четверть - доносителям, и две четверти - на содержание полиции.
– Вот это было бы кстати, - заметил Архаров.
– Там на кону сто тридцать две тысячи вдруг оказалось. Мне бы… Тучков, сосчитай!
– Шестьдесят шесть тысяч, - тут же сказал готовый к вопросу Шварц.
– Шестьдесят шесть тысяч, а, господин Вельяминов? Это ж всю Москву фонарями утыкать!
Ответа не было.
– Заучите этот указ, как «Отче наш», - ласково посоветовал Шварц, и Архаров испугался - ну как достанет из глубокого кармана пряник и начнет обучение недоросля немедленно?
Но, в полном молчании, Вельяминов, пятясь и не сводя с немца испуганных глаз, вышел из кабинета.
Дверь захлопнулась.
– Как сие ни прискорбно, однако я должен быть, и должен быть всегда, - с определенным удовлетворением заметил Шварц.
– И, следственно, должен дожить до того дня, когда каждый житель Российской империи будет знать и понимать ее законы.
– Не доживешь, черная душа, и никто не доживет, - сказал Архаров.
– Недоросля, стало быть, - под замок. До того времени, как он нам потребуется.
– У меня есть подходящее помещение, - предложил Шварц.
– Даже окна не имеет, но там сухо и стоит удобный топчан. Господин Воробьев может подтвердить.
Архаров задумался. Отсутствие окна - это бы неплохо, потому что недоросль, коли ему приспичит, может сдуру выставиться в окошко и орать благим матом на всю Пречистенку, привлекая ненужное внимание. Архарову сие ни к чему. Но рано или поздно его придется выпускать. Пожелает ли он помогать в розыске после длительного сидения в подвалах Лубянки?
– Николаша, вот оно!… - вдруг закричал Левушка.
– Я же говорил, говорил же я!
И подскочил, тыча пальцем в показания.
– Ты прочитай, Тучков.
– Черт с тобой! Вот! «И еще спрашивал вышепоименованный Куравлев, не проходит ли по канцелярским бумагам покража броши жемчужной, видом как букет лилий, двух с половиной вершков в высоту, и я ему сказал, что не слыхано…»
– Варвара Пухова!
– Варвара Пухова! Все одно с одним увязалось! И доктор этот бедный!… Я же говорил - с этим побегом дело нечисто! Доктор что-то проведал про этих мазуриков! И они боялись, что нам расскажет! Я же говорил!
На самом деле Левушка полагал, что один из четырех женихов, а то и некто пятый, увез девушку в Санкт-Петербург, но сейчас честно не помнил собственных слов.
– Хорошо, говорил, только сделай милость, помолчи немного, - сказал Архаров.
– Карл Иванович, ты знал, чем именно эти дела связаны между собой? Ведь знал - иначе не принес бы показания, да еще чуть ли не ночью.
– Я тщательно делаю то, к чему меня обязывает служба, - сказал Шварц.
– И писарь был допрошен с применением всех разумных способов вызнавания правды. Если вы, сударь, заметили, он еще много чего наговорил. Я полагал, что в этом потоке правды может обнаружиться нечто, полезное для вас, и, как видите, не ошибся.
– Да уж, поток правды… Табакерка с солитером там не всплывала?
Левушка опять углубился в чтение.
– Противник у нас - врагу не пожелаешь. Хорошо, господин де Сартин предупредил. Ну что же - переходим на военное положение. Никодимка!
Камердинер возник, хотя не сразу.
– Ты сейчас возьмешь мою карету, съездишь за архаровцами, привезешь сюда. Здесь пока поживут, места хватит всем. Мне нужны Федор, Тимофей, Костемаров, Ивановы, Клаварош… Ну, ты понимаешь. Все наши.
Он имел в виду - те самые первые архаровцы, которых он нечаянно привел в полицию осенью семьдесят первого. И знал же, что прочие полицейские честны, верны, деятельны, а выбрал этих - самых что ни на есть своих. Вот разве что Ивановы в мортусах не состояли. Но Ивановых привел Тимофей. Стало быть - отнюдь не ангелы… Вот их-то и надо…
Да и странно было бы вообразить ангелов, которые собираются выследить и взять с поличным шайку заезжих карточных шулеров.
Архаров даже не пытался.
– Ты, черная душа, тоже оставайся, - сказал он Шварцу.
– Комнату во флигеле дам.
– Нет, Николай Петрович. Мне ничто не угрожает.
Он настолько был уверен, что никто не посмеет к нему и пальцем прикоснуться, что Архаров даже не нашелся, что возразить. Тем не менее Никодимке было велено довезти Шварца до Никольской, где он квартировал, единственно по причине плохой погоды и ради скорости.