Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
не была смыта кровью врага, так было записано в своде законов “Ясе”, в книге
книг для каждого монгола, составленной Великим Потрясателем Вселенной, имя
которого после его с мерти нельзя было произносить. Вскоре на лугу
закружились в бесконечной карусели два круга, вертящиеся в разные стороны, они соприкасались с кромкой воды. Лучники пускали тучу стрел и шли на новый
круг, накладывая на тетивы очередное древко со скошенным наконечником и
черным оперением. Царевичи, остановившиеся в стороне от карусели вместе с
Гуюк-ханом и ханом Бури, вскоре убедились в правоте старого полководца о
том, что начинать новый штурм ворот и стен с луга, еще подтопленного полыми
водами, не представляется возможным. Копыта лошадей тонули в вязкой грязи, не давая набрать нужную скорость, кони срывались с краев стариц, сбрасывая
всадников в воду. Субудай молча наблюдал за сценой, на лице, похожем на
лоскут кожи, сморщенный от солнечных лучей, все резче проявлялась холодная
усмешка, от которой у многих стыла кровь. Ее не смог стереть с впалых губ
даже безрассудный поступок Бурундая, бросившегося с конем в реку и
попытавшегося переплыть поток с обнаженной саблей. Старый воин покривился
еще больше, когда аркан, брошенный по приказу Бури вдогонку темнику одним из
тургаудов, захлестнулся петлей на его плечах. Веревка натянулась, квадратное
тело военачальника плюхнулось с седла в воду и потащилось к берегу бурдюком
с прокисшим кумысом. На этом месть Бурундая за сына закончилась, он снова
обхватил его мертвое тело и зашелся в долгом визге, вздымая вверх грязные
конечности. Но это мстительное чувство не давало покоя Гуюк-хану, осознавшему, что он вновь сыграл роль дурака, которому судьба подарила
царскую корону и власть, а он не знает что с ними делать. Некоторое время
сын кагана молча наблюдал за стенаниями темника Бурундая, жирные щеки
подергивались, а губы кривились, показывая желтые клыки. Затем он повернулся
к Субудай – багатуру и одарил его таким взглядом, от которого любой другой
ордынец превратился бы в пепел.
– Я не приглашал Бурундая и его сыновей для поездки сюда, и не снабжал
урусутов монгольскими луками, – процедил он сквозь побелевшие губы в ответ
на оскорбление, брошенное старым воином в его сторону. – А вылазки
защитников за стены крепостей были всегда.
Великий полководец сощурил глаз, словно прицелился во врага, собравшегося вцепиться ему в горло, и прошипел: – А я не стремился безрассудно подъезжать поближе к бойницам крепости, осознавая, что в них сидят прекрасные урусутские лучники с луками, отобранными у твоих воинов, – он распрямился в седле. – Я предупреждал тебя, Сиятельный, что с этого места нам нужно отъехать как можно дальше, но ты не
захотел показывать перед врагом свою слабость.
Гуюк-хан скрипнул зубами, плеть в его руке взметнулась вверх, казалось, он готовился огреть ею великого стратега, но повисев в воздухе, она мягко
легла на холку лошади. И все-таки щеки сына кагана продолжали дрожать от
ярости, клокотавшей у него внутри:
– Непобедимый, ты прав, нам нужно начинать штурм стен крепости с южной
стороны, не забывая нападать на защитников с западной и северной сторон, –
прошипел он ядовитой змеей, промахнувшейся по цели. – С этого момента мы
будем штурмовать Козелеск днем и ночью, пока мои нукеры не окажутся на его
улицах и не напьются там свежей крови урусутов.
Субудай-багатур еще некоторое время сверлил огненным зрачком
собеседника, он имел возможность послать в Каракорум гонца с донесением, что
сын кагана всех монгол не справился с управлением левого крыла ордынского
войска, и он просит разрешения заменить его другим царевичем. Те только и
ждали момента, когда ближайший родственник допустит ошибку и его скинут с
трона, чтобы занять высокое место. Затем он посмотрел на хана Бури, державшего во время спора нейтральную позицию, и осел в седле наполовину
опустошенным старым бурдюком.
– Сиятельный, ты принял правильное решение, достойное похвалы, – сказал
он, подбирая поводья. – Пусть будет благосклонен к тебе бог войны Сульдэ.
Гуюк-хан рванул на себя уздечку и, не обернувшись больше на наставника, поскакал вдоль кромки воды к пологому склону вдали, поросшему густым лесом.
За ним сорвалась с места свита, оставив темника Бурундая с сыновьями на
попечение его тургаудов с прислугой. Старый полководец, проводив всадников в
богатых доспехах долгим взглядом, завернул в другую сторону, больше здесь
делать было нечего. Он взял направление в ставку Бату-хана, джихангир ждал
от него вестей, чтобы или продолжить путь войска на берега Итиля, или
завернуть часть его на подмогу сыну кагана всех монгол, давнему
недоброжелателю. Весенняя распутица, наступившая так внезапно, не давала
возможности расслабиться, диктуя условия, никогда не совпадавшие с желаниями
людей.
Глава пятая. Снег под основанием бревенчатой стены оказался утрамбованным копытами
мунгальских лошадей до каменной крепости, по нему можно было ходить лаптями, укутанными в дерюжки, не издавая ни звука. Возле воротных столбов собрались
разведчики, спустившиеся вниз раньше, и большинство ратников, успевших
съехать по веревкам с навершия стены, они молча дожидались указаний