Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
правильный. Но мунгалы не стали собираться в кучу на одном и том же месте, они дружно переместились на другой взблок, более высокий. Это уже не могло
их спасти, сотник не зря проводил свободное время на подворье у воеводы, на
котором тот устроил военный лагерь для дружинников, разместив не только
мишени из дерева и тряпок, но и разложив на подставках русские и заморские
ратные новинки, из которых каждый дружинник мог пулять сколько влезет и куда
угодно. Благо, пущенные стрелы было кому приносить обратно – ребятишек на
подворье было пруд пруди. Вятка поправил угол наклона направляющей станины и
вышиб клин из-под горизонтального бруса, упиравшегося концом в механизм с
воротом. Болт шумнул в воздухе длинным телом и полетел к взгорку, на котором
топтались надсмотрщики за остальными воинами орды. Они не могли заметить его
полета, потому что солнце слепило глаза, кроме того, в воздухе носились в
обоих направлениях тучи злых стрел. Болт пробил доспех первого мунгалина, выкинув его из седла, ударил наконечником в металлические пластины второго
нехристя, пристроившегося за ним, и воткнулся в третьего, опрокинув того на
круп лошади. Остальные бросились врасыпную, раззявив рты и выпучив от страха
глаза, свинячий визг был слышен даже сквозь вой лезущих на стены кипчаков и
беспрестанный скрежет мечей.
– Вота и славно, теперь нелюди соберутся вместе не скоро, – поплевал
Вятка на руки. – А ну несите еще болт, одесную собралась шайка поганых, одинаковая с той.
– Вятка, таких мунгальских шаек много, – сунулся к нему один из
дружинников. – Они стоят едва не за всякой кипчакской сотней.
– Вота оно так и есть! – согласился сотник. – Беги к тысяцкому и
передай ему наше наблюдение, а он пускай направляет арбалеты на них, тогда
руководить осадниками будет некому.
– А ни то, они пыл-от враз растеряют. Скоро болты, пущенные из ванзейских арбалетов, расставленных на равных
расстояниях между глухими башнями, стали поражать не скопища ордынцев под
стенами, а полетели в сторону мунгалов в лисьих малахаях, облюбовавших
возвышения. Это принесло ощутимые результаты, напор нехристей заметно ослаб, они не так стремились взобраться по лестницам на навершия стен, а кружили на
лошадях все больше у их основания, не жалея стрел и дротиков. Кони ступали
по телам погибших, усеявших землю за рвом, тоже заполненным мертвыми ясырами
вперемешку с ордынцами, тела лежали на валу, плавали на воде поверх другого
мусора, потому что убирать их было некому. Если раньше мунгалы после каждой
сечи складывали из трупов большие клети, перемежая их дровами, и зажигали
костры, достававшие языками до облаков, то теперь они гнали по ним лошадей
как по дороге, топча не только раненных, но и тех, кто не удержался на
лошади и не успел отбежать в сторону от бешеного гона. Убыток в живой силе
пополнялся новыми отрядами кипчаков, устремлявшимися к крепостным стенам по
затору, словно под небольшой вятский городок нахлынула вся необузданная
степная орда, разбавленная другими народами, завоеванными раньше, и
конца-края нашествию не было видно. Вятка долго присматривался к
искусственной плотине на Другуске, не дозволявшей полым водам схлынуть в
Жиздру, из-за чего перед ней образовалось большое озеро, скрывшее под собой
луговину. Он перебегал по стене с места на место, рискуя попасть под
прицельный тугарский обстрел, пока не понял, что мусор, деревья, доски и
ветки с трупами, плавающими по верху, сдерживаются несколькими бревнами, перегородившими русло реки в самом низу затора. И сколько они еще выдержат
мощнейший напор – день, два, или седмицу – никому ведомо не было. Но
дозволять нехристям осаждать городок еще с одной стороны, когда можно было
держать осаду только с напольной, а другим трем сторонам укрыться за
весенним половодьем, было негоже. Каждый день набегов отбирал у защитников и
горожан новые жертвы, уменьшал запасы оружия и продовольствия, накладывая на
души людей большее чувство угнетения. Вестовые, разосланные в разные города
за подмогой, не объявлялись, не давали о себе знать ни Новгород, ни
Чернигов, столица Черниговского княжества, в которое входило удельное
Козельское, ни тем более, Смоленск, стоявший на отшибе. Козляне осознали, что рассчитывать было не на кого, значит, беспокоиться за свои жизни и
неприкосновенность жилищ предстояло только самим. Это обстоятельство
прибавляло духовных сил, загоняя угнетение, а вместе с ним смертную тоску, в
дальние углы сознания, оставляя этим чувствам шанс проявить себя только
перед смертью. Но тогда защитникам было уже все равно.
Вятка еще раз пробежался по стене от проездной башни, выходящей
воротами на Другуску и на Жиздру, до угловой, смотрящей бойницами на
Березовку и на Клютому. Теперь он знал о заторе все до мелочей, отчего тот
возник и чем сдерживается. В голове созревало решение, которое в мирное
время вряд ли бы возникло и было бы понято окружающими людьми. Прикинув в
уме дальнейшие действия еще раз, он поспешил к тысяцкому Латыне, державшему
оборону вместе с дружинниками на участке стены возле проездной башни, самого
главного поста крепости. Тот как раз срубил мечом веревки очередной