Козельск - Могу-болгусун

Иванов-Милюхин Юрий Захарович

мы только их подкладывали, – отслонился он от бруса. – Прокуда нарубил таких

катков целую гору.

Сотник направился к поленице, сложенной из равных по размеру

бревенчатых кругляшей, чтобы убедиться еще раз в том, что к отплытию лодок

все готово, и что оставалось только дождаться, пока черная горячая смола не

пропитает паклю насквозь и не затвердеет в пазах между досками как желтые

потеки на стволах вековых сосен, которые отодрать можно было только

засапожным

ножом. Изредка в воздухе свиристели глиняными свистульками

залетные мунгальские стрелы с привязанными к ним кусочками горящей бересты

или тряпки, но они были на излете, а значит, особого вреда причинить не

могли. Разве что нанести небольшую рану, их горожане лечили своей мочей.

Новый день начался с барабанного боя в стане врага, рева длинных

деревянных труб и надсадных звуков рожков, выточенных мунгалами из рогов

скота. За этим концертом, во время которого шаманы с бубнами и в драных

одеждах обвешанные сушеными птичьими головами и костями животных, исполняли

ритуальные танцы, последовал топот множества копыт, и все повторилось

сначала. Ордынцы подскакали к стене, выходящей на напольную сторону, тучи

стрел и дротиков взметнулись в воздух и понеслись к вежам и заборолам

крепости, а через них – к боярским хоромам и простым истобам, стараясь

разнюхать цель и поразить ее острыми наконечниками. Так продолжалось до

полдня, после которого наступало короткое затишье, и бесконечная карусель

кипчакских сотен начиналась заново. И так было со дня начала осады. Но в

этот раз после полудня со стороны проездной башни донеслись громкие крики

дружинников, скоро с нее скатился по взбегам княжий отрок семнадцати весей и

помчался по направлению к детинцу. Аргуны побросали работы и повернули

головы к крепостной стене. Ждать известий пришлось недолго, за отороком на

взбегах показался ратник из сотни Вятки, несший службу в одном из заборол, и

поспешил прямо к нему. Сотник дотачивал острым чеканом новое весло, он

машинально пробежался пальцами по кожаному поясу с висящим на нем засапожным

ножом в ножнах, но меча не было, он отцепил его как многие дружинники, чтобы

тот не мешал работе. Вятка пошел быстрым шагом навстречу вестовому, одновременно подворачивая к бревну с лежащим на нем мечом, рядом был

прислонен лук и тул со стрелами. Пока он навешивал на себя оружие, вестовой

успел проскочить немалое расстояние и остановиться напротив него.

– Мунгалы переплыли на конях Жиздру и грозятся разбить ворота под

проездной башней? – опередил его Вятка с вопросом.

– Нет, сотник, не так, – ответил ратник, переводя дух. – А как? – Ордынцы и правда сумели

подобраться к воротам проездной башни. – Ну!? – Они предлагают их открыть и начать с ними переговоры. – Вота, дивье дивное! У них что, крылья выросли? – не поверил Вятка. –

Что у мунгал на копьях?

– Белые лоскуты и еще конские хвосты с ихними хоругвями. – Кто их подвел к воротам? – Сотник Чакун, так он себя назвал. Вятка переступил ногами и поправил за спиной лук, на лице отразилось

недопонимание происходящего. Он не мог дать объяснений тому, что ордынцы, после потери шести сотен воинов во время его вылазки в их логово, и

поражения им из лука одного из мунгальских темников, решили начать с

козлянами мирные переговоры. Здесь было что-то не так, их приход под стены

крепости попахивал обычными мунгальскими уловками, после которых защитники

многих русских крепостей расплачивались головами.Вятка махнул рукой аргунам

и ратникам, чтобы продолжали работы, сам направился к проездной башне. Туда

уже спешили из детинца воевода с ближайшими советниками...

Под главными воротами крепости с притянутым к ним веревками подъемным

мостом столпилось не меньше двух десятков мунгальских воев на низкорослых

лошаденках, на пиках, поднятых остриями вверх, полоскались на слабом ветру

хоругви и несколько белых лоскутов материи, покачивался какой-то туг с

прикрепленным под наконечником конским хвостом. Впереди отряда выделялся

узкоглазый мунгалин в малахае из чернобурой лисы с пушистым хвостом, заброшенным за спину. Лицо напоминало перезревшую тыкву с черными

трещинами -морщинами вокруг маленького и злого рта, с узким лбом над

выпуклыми надбровными дугами. Такими тыквами, выпотрошенными изнутри, с

прорезанными в них глазами, носами и ртами, со вставленной вовнутрь

зажженной лучиной, вятичи пугали девок и маленьких детей в один из

славянских праздников. На ордынце была медвежья шуба, перетянутая широким

кушаком из разноцветных аксамитовых лоскутов с кривым ножом в ножнах, засунутым за него, и с кривой китайской саблей, висящей сбоку. Он важно

откинулся на высокую спинку седла, опустив одну руку с плетью вниз, а другой

удерживая уздечку, украшенную серебряными бляхами. Позади него застыли в

седлах два мунгальских воина с каменными лицами, за ними толпились пестрой

толпой остальные. Луки у всех были всунуты в саадаки, висящие сбоку седел, там же чернели оперением и стрелы. Воевода Радыня поднялся на прясло, огибающее башню, и перегнулся через защитный барьер из досок: – Это ты сотник Чакун? – обратился он к первому ордынцу, указывая на