Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
поставят в твоем новом шатре. Яшасын!
Расулла ничего не сказал, сейчас ему было лень поднимать даже ноги над
порогом шатра, и если бы не законы “Ясы”, вырубленные в ней булатными
клинками, он бы приказал убрать его с дороги.
Джихангир с непроницаемым лицом слушал своего родственника Бури, вернувшегося из ставки Гуюк – хана. Они сидели перед ковром, уставленным
кипчакскими сладостями и китайскими чашечками с монгольским чаем, заправленным соленым жиром. Весть о том, что джагун Кадыр, которому Бату-хан
приказал вырвать остатки ноздрей, назначен тысячником на совете чингизидов и
темников левого крыла войска, не слишком зацепила его. Он понимал, что это
ответный ход сына кагана всех монгол, посчитавшего себя оскробленным после
получения им приказа о взятии крепости Козелеск за два дня. Перед этим
Бату-хан выслушал доклад Непобедимого полководца о хорошо укрепленном
городе, где тот указал на факт, что до тех пор, пока не схлынут полые воды, крепость вряд ли можно будет взять. Ее омывают с трех сторон разлившиеся
реки, а с четвертой защитники вырыли ров, глубиной в несколько сажен, из
вынутой земли они соорудили такой же высокий вал, усилив проездные ворота
поднятым перекидным мостом. Вряд ли окситанские требюше, показавшие себя в
других местах с лучшей стороны, сумеют разбить двойную преграду из дубовых
плах, соединенных железными пластинами и квадратными гвоздями. Разве что
попробовать снести камнями одну из глухих башен на навершии стены, а потом
послать на штурм отборные части. Ослепительный долго молча перебирал четки, вырезанные из черного агата, эту привычку он перенял у факиха Хаджи Рахима, кипчакского летописца, состоявшего при нем и пачкавшего белые свитки бумаги
темной краской, висевшей каплями на конце его каляма. Затем он встал и
прошелся по шатру вокруг походного трона с орлом над спинкой.
– Пусть Гуюк-хан решает задачу сам, я не стану отменять приказа, как не
пошлю на помощь ни одного воина из других полков, – наконец заговорил он. –
Если он не управится в отведенное время, я прикажу ему отвести войска от
крепости и дождаться схода паводка. Но когда воды схлынут, на штурм
Козелеска ринутся полки Кадана и Бури, хан Гуюк, твердолобый этот чулун над
могилами погибших воинов, будет смотреть за его взятием из своего шатра.
Субудай-багатур тогда усмехнулся дальнему прицелу саин-хана, решившему
неудачи по взятию крепости переложить на плечи сына кагана всех монгол, и
удовлетворенно причмокнул морщинистыми губами. Он давно стал считать внука
великого друга третьим сыном, при чем, старшим.
Вот и сейчас джихангир, выслушав доклад хана Бури, к которому он
благоволил, бросил на него доверительный взгляд и поинтересовался: – Действительно ли этот Кадыр, которого Гуюк-хан сделал тысячником, знает местонахождение кладовых Козелеска, или это очередная кипчакская
сказка из ихней “Тысячи и одной ночи”?
– Саин-хан, рассказ тысячника походил на правду, репутация у него среди
кипчакских воинов довольно высокая, он славится не только храбростью, но и
тем, что не боится говорить правду в лицо, – хан Бури отодвинул китайскую
чашечку с монгольским чаем, приправленным солью и овечьим жиром. – Чтобы
узнать, как все обстоит на самом деле, я приказал двум тургаудам пойти с
отрядом Кадыра на поиски кладовой и проследить за его действиями. Если
тысячник ничего не найдет, они отрубят ему голову и привезут обратно, чтобы
показать ее кипчакскому сброду.
Джихангир покривил губы в ухмылке, он помнил джагуна с дерзким
выражением на лице, изуродованном шрамами, который выкрикивал оправдания
вместо того, чтобы принять заслуженную кару за принесенную дурную весть. Он
тогда поймал себя на мысли, как и Субудай-багатур, бывший в шатре, что
кипчак вряд ли уступит монгольскому воину в смелости и в сообразительности, что таких смышленых нужно поощрять подарками и повышать в звании. Если бы
джагун не служил верой и правдой Гуюк-хану, этому сыну змеи, он бы тоже не
оставил его без внимания, но Кадыр был готов за хозяина перегрызть глотку
любому. Впрочем, все, что ни делается, то делается к лучшему, так говорит
Хаджи Рахим, летописец славных подвигов монгольской орды, а он не отрывает
носа от книг со страницами, усыпанными знаками, которых возит с собой
множество.
– Ты поступил правильно, Бури, кладовая Козелеска заслуживает особого
внимания и ее необходимо найти как можно скорее. Если она не выдумка
урусутских харакунов. – Бату-хан одарил собеседника поощрительным взглядом и
поставил фарфоровую чашку на ковер. На плоское лицо вернулось
сосредоточенное выражение, а узкие глаза превратились в колючие щелочки. –
Но задача войска состоит в том, чтобы взять крепость и не оставить от нее
камня на камне. Мы должны делать все, чтобы бунт покоренных нами народов
веками не тревожил Священную монгольскую империю, и чтобы они безропотно
отдавали нашим правнукам лучшее, чем владеют сами.
Бури воздел руки вверх и восторженно воскликнул: – Ослепительный, да продлит твои дни небесный бог Тэнгре, и пусть не
прекращается к тебе любовь Сульдэ, бога войны, – он прижал ладони к груди. –
Я клянусь, что готов быть вечным твоим рабом и исполнять любое желание.
Кивнув головой, саин-хан взял четки и повертел в руках плотные черные
шарики, подумал о том, стоит ли посвящать Бури, чингизида, рожденного не
монголкой, в далеко идущие планы, предусматривающие недопущение Гуюк-хана на