Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
изуродовано, а тело исполосовали множество глубоких шрамов, дававших о себе
знать ноющими болями. Никто из дехкан не отдаст за него свою дочь, будь она
даже не красавица, как никто из соплеменников не протянет руку помощи, если
он вернется с войны обыкновенным воином, не пригнавшим телеги с добром.
Неудачи начали преследовать Кадыра после урусутского города Тыржика, когда
от сотни осталось десяток воинов и когда орда повернула в родные степи.
Тогда он потерял не только славу, ходившую за ним по пятам, но и табун
урусутских мощных коней, стадо коров с овцами и две арбы, доверху груженные
мехами с предметами быта. Все это отбил с большей частью обоза тыржикский
разбойник Кудейар, напавший на войско сзади. Надежда осталась лишь на
богатую крепость Козелеск, оказавшуюся на пути следования, больше не было
никаких надежд ни на что.
– Гих, гих, – покрикивал Кадыр на воинов, косясь на хмурое небо. –
Быстрее, лентяи, иначе я пройдусь по вашим спинам вот этой плетью.
– Джагун, ты лучше бы пригнал сюда хашаров, – огрызнулся один из них. –
А мы бы пока расслабились хорзой из турсуков.
– Местные хашары не знают, как ставить юрты, – недовольно отозвался
Кадыр. – Они научатся этому тогда, когда пересекут Каменный Пояс, и когда
перед глазами у них будет торчать вечный пример.
– Ты прав, джагун, человек без примера может превратиться в дикого
животного, – согласился тот же воин, и добавил. – Но хашаров до Каменного
Пояса еще надо довести живыми, а хорза вот она, плескается в турсуках на
наших поясах.
– Не за горами обеденный перерыв, и вы снова обожретесь
шурпой-похлебкой с кусками жеребятины, можете приправить еду хмельным
напитком, – резко сказал джагун. – Гих, харакун, скоро опять начнется этот
нудный урусутский дождь.
– Я не харакун, я воин непобедимой орды! – вскинулся ордынец в доспехе, которого обозвали чернью. Глаза у него с угрозой покосились на обидчика. Кадыр ничего не ответил, он завернул морду коня и поехал навстречу
юртджи, спешившему по лагерю скорой рысью. По лицу приказчика, омраченному
маской печали, можно было предположить, что в войске случилось что-то
серьезное.
– Кадыр, тебе приказано явиться к тысячнику Абдул-Расулле, – еще издали
закричал он. – Сам даругачи будет держать совет.
– А что случилось? – не утерпел с вопросом джагун. – Разве стенобитные
машины уже подтащили к главным воротам Козелеска и пришла пора брать
крепость приступом?
– Они еще в пути, в такой грязи даже кони вязнут по самое пузо, –
подскакал юртджи вплотную к сотнику. – Дело намного серьезней, убит темник
Бухури и нужно будет выбирать на его место нового.
– Вай-тул! Мы только что проводили в последний путь родного сына
Бурундая, – откинулся в седле джагун. – Как это случилось?
– Урусуты пустили стрелу из арбалета. – Но эта стрела огромная! Разве можно было ее не заметить? – Был штурм и было много стрел, – юртджи завернул коня в обратную
сторону. – Я передал приказ, Кадыр, а ты его принял.
Джагун снова подъехал к месту, где должна была стоять его юрта, она
была почти поставлена, оставалось укрыть остов из жердей шкурами шерстью
наверх, чтобы потоки воды не просачивались внутрь, а скользили вниз, и
навесить полог из плотного ковра, заменяющего дверь. В голове у него с
получением известия о гибели темника затеснилось множество мыслей. Он
подумал о том, что нового начальника над десятью тысячами воинов будут
выбирать, скорее всего, из тысячников, потому что все чингизиды были
облечены высшей властью. Значит, среди них тоже должно освободиться место, а
это говорит о том, что тысячника начнут искать среди сотников, и так до
самого низа. Наметилась возможность поймать птицу счастья еще раз, к тому
же, она решила покрутиться теперь под самыми ногами. Кадыр не грешил, он
совершал намаз пять раз в день, соблюдал рузу, поэтому от него отошли темные
дэвы и джинны, преследовавшие его в конце войны, и приблизились светлые
иблисы. Наверняка на совете будет присутствовать хан Гуюк, ему понравилась
дерзость, с которой вел себя Кадыр перед джихангиром, об этом Сиятельному
доложили люди из окружения саин-хана. А джагуну о благоволении к нему
Гуюк-хана рассказал юрджи, принесший весть о смерти темника Бухури, и
обошлась она Кадыру в несколько лисьих шкурок. Значит, надо немедленно
совершить что-то такое, чтобы начальник левого крыла войска снова обратил на
него внимание. Кадыр хотел было отправиться к тысячнику и заявить, что он с
сотней отказывается от отдыха, пожалованного ему Сиятельным, и готов хоть
сейчас сделать вылазку к крепости Козелеск, чтобы закрепиться на стенах и
дать возможность воинам орды ворваться в город. Но трезвая мысль, прятавшаяся в уголке сознания, подсказала, что на никчемном геройстве может
оборваться жизнь самого героя. Если стены городка оставались неприступными
вторую неделю, это говорило о многом, в первую очередь, о безрассудности
задумки. Кадыр пустил коня по кругу, машинально теребя поводья и забыв о
юрте, возле которой продолжали возиться воины сотни. Он долго не мог найти