Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
губах у него снова начала появляться улыбка превосходства, бесившая джагуна.
– А сейчас знаешь? – мгновенно взъярился тот. – И сейчас не имею понятия об ней и об той кладовой. Я уже толковал
тебе, тугарин, что нам неведомы дела князюшек, они советуются больше с
боярами да с купцами, а мы народ промысловый.
– Чем ты промышляешь? – Лапотки плетем из липового лыка, туесочки под ягодки, короба под
грибки и прочие поделки, нужные в обиходе. Бывает, занимаемся ловитвой
белок,
домашних животных.
– Значит, лес знаешь хорошо? – А как же, в лесу живем. – Кладовая тоже в лесу? Она находится далеко отсюда? – Может, близко, а может, как ты сказал, далеко, – снова заупрямился
урусут.
Кадыр пристально взглянул в его глаза, в голове у него мелькнула мысль, что мужик невольно проговорился. Во первых, он не стал отрицать, что
кладовая существует, а во вторых, если бы он сказал слово далеко сначала, как предложил джагун, то согласился бы с его предположением. Но он
постарался отодвинуть это далеко еще дальше, прижав само слово близко к
себе, словно хотел его защитить.
– Вверх по течению вашей реки Жизыдары или вниз? – быстро спросил
Кадыр, не выпуская из внимания темно-голубых зрачков урусута.
– Может вверх, а может вниз, – ухмыльнулся тот. – Это в какую сторону
направить ходкие струги.
– Но если лодки нагрузить мешками с товаром, то грести вверх станет
тяжелее.
– А как же, груженые-то они вниз сами пойдут, веслами шевелить не
надо, – осклабился хашар, не скрывая удовольствия от выводов мучителя. –
Тако же и вверх, когда пустые, к берегу-от поближе возьмешь, где спокойная
вода, и плыви себе в удовольствие.
Джагун вдруг понял, где искать кладовую, построенную хитрыми
защитниками крепости для себя, оставалось подтвердить предположения
признанием хашара, и можно было отправляться к Гуюк-хану с вестью, достойной
щедрой награды. Чтобы ускорить развязку, он вскинул неуловимым движением
трехвостую плеть и наотмаш ударил урусута по лицу, стараясь, чтобы концы с
жесткими визляками втемяшились в голову. Мужик охнул и, прикрываясь руками, отшатнулся назад, между пальцами заструились ручейки крови, их вид заставил
Кадыра по звериному всхрапнуть, он вскинул плеть и снова со всей силы
хлестнул ею теперь по рукам. Но урусут не оторвал ладоней от щек, наверное
догадался, что сдедующим ударом тугарин вышибет глазные яблоки, пересилив
боль и задавив в себе стон, он сильнее прижал их к скулам, одновременно
расставляя ноги пошире. И тогда, заметив это движение, джагун принялся
хлестать плетью с яростью человека, решившего во чтобы то ни стало
на колени более сильного противника. Но сделать этого ему не удавалось, чем
больше он свирепел, тем крепче тот стоял на шкурах в новой его юрте, обагряя
их кровью. Сбоку наблюдали за сценой несколько ордынцев, лица которых начали
принимать удивленное выражение, они не раз сталкивались с непонятным
упорством урусутов, предпочитающих смерть вымаливанию жизни, как это
получалось во всех странах, покоренных ими, и всякий раз не могли сдержать
удивленных эмоций. Тем временем джагун решил наносить удары по голове мужика
под другим углом, он хотел попасть твердыми как камень визляками по вискам, чтобы или разом покончить с ним, или отключить сознание, а потом добиться
нужного новыми пытками. Откинув три витых хвоста плети назад, Кадыр сделал
пару шагов в сторону и прищурил глаза, потряхивая кистью и примериваясь к
объекту истязания. И вдруг понял,что совершил большую оплошность, пальцы на
лице урусута раздвинулись, на него глянул зверь во плоти человеческой, не
ведающий о пощаде. Джагун застыл на месте, словно его загипнотизировали
монгольские дьяман кёрмёсы, слуги Эрлика из подземного царства мертвых, руки
и ноги у него налились тяжестью, а по спине заструился ледяной поток. Он
попытался сбросить наваждение, но оцепенение докатилось до горла, перехватив
его спазмами, щеки одеревенели, вслед за ними отяжелели веки, они стали
каменными. Кадыр успел заметить, как урусут прыгнул к нему и, обхватив
голову руками, взялся выворачивать ее из плеч вместе с шеей, одновременно
смыкая на той стальные пальцы. Он не издал ни звука, а подогнув без
сопротивления ноги, начал заваливаться на пол как овца, покорная участи, видимо, вечный бой приучил его бороться за жизнь только тогда, когда она
била ключом, а когда она уходила, ее уже не стоило догонять. Больше он
ничего не помнил, сознание надолго оставило его.
Очнулся Кадыр от того, что кто-то вливал ему в глотку терпкую на вкус
орзу, раздвинув зубы кинжалом, он сделал гулкий глоток и окончательно пришел
в себя. Над ним навис азанчи Максуд, помощник имама в войске кипчаков, собиравший звонким голосом воинов на очередную молитву, он был в чалме с
длинным концом, свисавшем на плечо – знаком того, что Максуд совершил хадж в
священную Мекку. В руках он держал кожаный турсук, из которого лилась тонкой
струей орза, белые брызги разлетались по лицу Кадыра, попадая в глаза.
Джагун стиснул зубы и отвернулся, он заметил урусута, распластавшегося почти