Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
полков, – четко сказал он.
Бату-хан на мгновение застыл изваянием, в него будто попала каленая
стрела, затем лицо, заплывшее жиром, начало наливаться темной кровью, нос
хищно затрепетал ноздрями, а нижняя челюсть выпятилась вперед.
– Кто посмел? – прохрипел он, не в силах справиться с яростью, мгновенно охватившей его. – Кудейары, джихангир, – воин дневной стражи еще ниже опустил голову. –
Разведчики хана Шейбани ждут разрешения переступить порог твоего шатра.
– Пусть войдут! Вовнутрь проскользнули три кипчака с нашивками на рукавах, они
бросились на колени и стукнулись лбами о ковры, покрывавшие пол. Они были
без оружия, в урусутских тулупах и рыжих кипчакских сапогах, подбитых
войлоком, развязав цветные пояса, воины повесили их себе на шеи: – Говори, – приказал джихангир сразу всем, не в состоянии выделить
старшего по званию – такой грязной была на них одежда. Средний кипчак
вскинул голову, обмотанную материей, и сел на пятки, лицо у него обросло
черной бородой, над большими глазами кустились черные брови, достававшие
концами до висков. Омыв бороду ладонями, он сказал высоким голосом, перемежая монгольские и кипчакские слова: – Ослепительный, урусуты налетели на сотни под утро, когда туман еще не
рассеялся, и когда лошади, уставшие за ночь от воя волков, тоже смежают
глаза, – он поперхнулся, стараясь справиться со спазмами, сдавившими
горло. – Они порезали ножами много наших воинов и снова ушли в непроходимые
леса.
– Сколько воинов погибло? – вцепился саин-хан пальцами в рукоятку
кинжала. – И почему часовые заранее не предупредили об опасности?
– Наверное, они заснули, потому что урусуты нас давно не тревожили. А
сипаев-воинов погибло много.
– Сколько!? – зарычал хозяин шатра. – Больше трехсот человек, еще карапшики-разбойники посекли мечами две
стенобитные машины и увели табун лошадей.
– А сколько воинов потеряли урусуты? – Одного, Ослепительный, его тело осталось лежать посередине поляны, которую занимали сотни. – Это был карапшик Кудейары? – Это был урусутский харакун в порванных лаптях и в тулупе клочьями, в
руке он сжимал простой нож.
Бату-хан резко поднялся на ноги и направился к выходу из шатра, на ходу
бросив через плечо:
– Посадить всех троих на колья. – Аман, Ослепительный!.. – попытались кипчаки ухватиться за его сапоги, но джихангир с силой ударил ближайшего в лицо. За ним поспешил хан Бури, который тоже приложил каблук к длинному носу другого разведчика, принесшего
вместе с товарищами дурную весть. Ковровый полог на входе в шатер слетел с
волосяной веревки и упал далеко в стороне, заставив баурши-завхоза присесть
от страха на пятки. Возле Бату-хана уже приплясывал любимый конь вороной
масти с белыми чулками до коленных чашечек и с такой же звездой в середине
лба, а верные тургауды помогали ему взобраться в седло, покрытое плотным
ковром с мягкой подушкой под ним, с золотыми стременами по бокам. Через
мгновение всадник всадил шпоры в бока лошади и помчался вслед за тройкой
знаменосцев с тугом над головами, сорвавшимися с места на миг раньше. За ним
поспешил Бури, а потом тишину взрыли дробным топотом пятьсот отборных
тургаудов со зверскими выражениями на лицах.
В предвечерних сумерках на поляне посреди леса разбросались в
неестественных позах несколько сотен воинов без доспехов и вооружения, снятых большей частью урусутами, остальное подобрали ордынцы, они были убиты
ударами сулиц и обыкновенных засапожных ножей. По краям поляны выстроились
войска правого крыла орды под управлением Шейбани-хана со знаменами, тугами, бунчуками и вымпелами. Несколько десятков трупов десятников и сотников с
нашивками на рукавах успели оттащить в сторону, их должны были положить
отдельно, бревна для костра уже приготовили. Среди младшего командного
состава оказался тысячник с пайцзой на груди, но без шлема и без кольчуги с
саблей. Не было на нем богатой шубы с золотыми перстнями на пальцах и даже
сапог, он лежал на стылой и мокрой земле, выпятив огромный живот и раскидав
в стороны босые ноги. Рядом с Бату-ханом и Бури остановился Шейбани, прискакавший сюда только что, желтое и плоское лицо выражало крайнюю степень
озабоченности. После случившегося он сравнялся в беспечности с ханом Гуюком, потерявшим под Козелеском во время вылазки защитников крепости более шести
сотен воинов с несколькими тысячниками и двумя темниками с сыном полководца
Бурундая. Таких потерь высшего состава Орда не знала со времени вступления в
земли урусутов, если не считать хана Кюлькана, младшего сына Потрясателя
Вселенной, убитого под Коломной. С ними не могли сравниться потери при битве
с объединенным войском урусутов у Красного Холма, когда был зарублен коназ
всей Руси Георгий Всеволодович. Джихангир увидел краем глаза, как к свите
приближается на саврасом коне Субудай-багатур, наверное его успел
предупредить о нападении разбойников под началом Кудейары кто-нибудь из
юртджи или из нукеров, бывших его глазами и ушами везде. Почти все высшие
военачальники были в сборе, если не считать Гуюк-хана и чингизидов из его
окружения. Но они, скорее всего, еще продирались через леса к печальному
этому месту, не смея нарушить законов “Ясы”, в которой было сказано: если