Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
мелко задрожал оперением ордынский гостинец с гарпунными зазубринами на
железном конце. Но желание увидеть результат было таким большим, что сотник
приник глазом к расщелине между защитными досками. Тысяцкий Латына тоже
опустил на нос личину и придвинулся к краю навершия. Они увидели, как
мунгалин на плотине, рубивший саблей болт, вдруг изогнулся назад, он бросил
уздечку и судорожно зашарил рукой по гриве коня, стараясь за нее схватиться, чтобы упасть не в русло Другуски, а на доски на заторе. Но это для него
оказалось уже не под силу, грузное тело начало мешком падать вниз, продолжая
хвататься растопыренными пальцами за все, что попадалось на пути. Ратники
смотрели за его кувырканиями с верха стены как завороженные, они желали
одного, чтобы нехристь не проскользнул мимо болта, торчащего из бревна, а
упал прямо на него. Но мунгалин и без пожеланий стремился удержаться в этой
жизни любыми путями, он продолжал цепляться ногами и руками за любой выступ
или ветку, сознание, еще не угасшее, подсказывало ему, что это единственная
надежда на спасение. И он впивался ногтями в дерево, в одежду на трупах, в
шкуры животных, в пучки сена, торчавшие из плотины, провожаемый разъяренными
взглядами товарищей, сидящих в седлах с высокими спинками, еще не
осознавших, откуда прилетела к ним урусутская смерть. Не пропустил ордынец и
древка болта, хотя не падал прямо на него, его рука ударила по стволу
молодой сосны с наконечником, глубоко вошедшим в конец бревна, обвилась
вокруг и потащила за собой, не в силах расстаться с ним. От усилия бревно
выперлось еще на несколько вершков, а затем будто кто им выстрелил, словно
вылетела пробка и узкогорлого жбана с перебродившей медовухой. Мощная струя
воды ударила в тело нехристя, отбросив его на несколько сажен от плотины, а
затем принялась расшвыривать толстые стволы деревьев во все стороны как
сохлые хворостинки. Середина плотины просела так быстро, что никто из конных
мунгалов не успел ускакать, они поползли вниз вслед за соплеменником, надрывая горла в визгливых воплях. За ними в образовавшийся водопад рухнули
остальные всадники, спешившие на помощь осаждающим крепость ордам, или
возвращавшиеся с ранами и переломами в военный лагерь, расположенный на
возвышенности перед темной кромкой леса. Это была картина, похожая на конец
света, когда прокатились по земле громадные волны потопа, и когда из всех
жителей земли спаслись только те, кто успел занять место в струге. Полые
воды Другуски ринулись в Жиздру, вымывая трупы из рва перед стеной, сметая
их с вала, на котором они раскидались. Волны заплескались у самого основания
стены, заставив атакующих нехристей издать душераздирающий вой. Ордынцы
барахтались в ледяных водах, не умеющие плавать, в зимних шубах и в сапогах, обвешанные оружием и баксонами с добычей, отнятой у урусутских женщин, мужчин, священников и даже детей. Они цеплялись за уздечки коней, но те сами
погружались на дно, хватая ноздрями не воздух, а мутные потоки воды из реки, решившей скинуть с себя грязь, чтобы очиститься раз и навсегда. Вой стоял
над стенами, никогда неслыханный жителями Козельска за его историю, но
ужасные вопли не призывали их бежать на помощь утопающим нехристям, а
вызывали понимающие усмешки. Это означало только одно – беспощадность
вятичей к врагам, люди подтверждали равнодушием правильность выбранного ими
на вече решения стоять до конца.
Вятка прижал десницу к левому плечу и воздел глаза к небу: – Слава тебе, могущественный бог Перун, слава нашему Сварогу и великому
богу Ра, – он склонил голову в знак наивысшего уважения к своим богам. –
Ур-ра!
– Слава! Слава! Слава! – разнеслось по стене от проездной башни до
воротной, выходящей на напольную сторону. Клич полетел по ее периметру, опережая слух о потоплении множества врагов и умножаясь троекратно. –
Ур-ра-а!
Наступила неделя- воскресенье, прошло уже четырнадцать дней после
начала осады, а ордынцы не продвинулись к городским стенам ни на шаг.
Наоборот, им пришлось перебраться подальше от крепости, потому что полые
воды Другуски обнажили луг, превратившийся в непроходимую топь. Везде
сверкали под солнечными лучами лужи и глубокие полыньи, заполненные водой, готовые поймать конного или пешего и утащить на дно, покрытое ледяным, еще
не растаявшим, панцирем. Зато с напольной стороны наскоки нехристей стали
такими яростными, что отбивать их приходилось днем и ночью, при свете
факелов. Защитники вдруг осознали, что к мунгальским полкам, осаждавшим
крепость, пришли на помощь новые орды, выдравшиеся из непроходимых лесов, окружавших ее со всех сторон. А подмоги от русских городов как не было, так
и не предвиделось. Козляне понимали, что пробиться к ним по распутице, превратившей дороги в непролазные хляби, было непросто, но мысль о том, что
мунгалы умудрялись как-то по ним двигаться, да еще с огромным обозом, набитым русским добром по крыши повозок, не покидала их, наводя на
размышления о ненадежности союза всех славянских племен, объявленного
Георгием Всеволодовичем, владимирским князем. Такой клич князья новгородские
и киевские, а теперь владимирские, бросали в славянские народы со дня