Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
коней, они далеко не ушли, – распорядился Вятка. – Остальные ратники
сбирайте мунгальское оружие и складывайте в кучу, нам теперь каждая стрела
подмога.
Звяга крутнулся на месте и громко оповестил дружинников, сгрудившихся
вокруг догорающего костра:
– А то не они показались? – он махнул рукой по направлению к краю
поляны, на который вышли первые лошади. – Вишь ты, сами на свет потянулись.
– А ни то, гли-ко, какие у них зубы, ажник наперед выперлись, –
подхватил шутку Охрим. – Враз откусят что надо по самую хряпку.
Вятка ухмыльнулся и прояснил картину: – Обратно коней пригнали рыси, волки и медведи, если бы они не
вернулись, те их давно бы обглодали. У зверья по весне тоже имеется свой
голодный промежуток.
Ратники побросали трупы кипчаков в овраг за поляной, прикрыли
сухостоем, чтобы звери не сразу смогли добраться, и двинулись по тропе, укрытой снегом вперемешку с прошлогодней листвой. Впереди вышагивал Темрюк, за ним шел, как вначале пути, Вятка, ведя на поводу двух ордынских скакунов, за воеводой спешили неразлучные его друзья с остальными ратниками, одарившими себя лошадьми. Замыкал поезд не слишком разговорчивый Прокуда.
Ехать верхом было почти невозможно, потому что тропа была узкая, а ветви
деревьев свисали низко, по такому пути могли продвигаться только невысокие
ордынцы, пригинавшиеся к самым гривам низкорослых коней. Но когда воины
зажгли факелы, то никаких следов от копыт не обнаружили, это означало, что
нехристи пришли на поляну, где отыскали свою смерть, с другой стороны.
Надежды на то, что Серёнск еще не найден врагами и что припасы остались
нетронутыми, значительно прибавилось. Скоро небо, загороженное ветвями, начало сереть, в предутренних сумерках тропу все чаще стали перебегать
олени, косули, зайцы и целые кабаньи выводки, спешащие заполнить опустевшие
за ночь желудки молодой травой, желудями и кореньями. Наконец она взбежала
на вершину пологого бугра, впереди показался просвет, за которым открылось
внизу небольшое поле с несколькими истобами, клетями, порубами и стожками
сена между ними, истаявшими за зиму, укрытое синеватой утренней дымкой, подсвеченной розовыми лучами солнца. Даже с бугра было видно, что мощные
заворины на дверях клетей остались нетронутыми. Вокруг лесного погоста был
вырыт, как вокруг крепости, ров с валом по его краю, за ним высились стены
сажени в четыре с несколькими вежами по углам и с проездной башней
посередине с крепкими воротами. В центре городка был выстроен невысокий
терем с резным крыльцом, огороженный заостренными столбами, это был детинец, в котором жила семья серёнского старшины. Темрюк тряхнул плечами и оглянулся
на Вятку:
– Вота мы и дошли, все тут покамест осталось в нетронутом виде, – он
улыбнулся, показав сквозь пшеничные усы белые зубы. – Как выйдем на луг, так
нас обложат серёнские собаки, их тут страсть как много, есть такие, которых
отсельцы спускают на медведя.
– Дивное место, не сразу отыщешь, – сказал Вятка, оглядывая поле, окруженное со всех сторон черной стеной леса. – Мстислав Святославич, наш
удельный князь, знал, где прятать от ворогов козельские припасы.
– На то он был и добрый князь, что слава о нем на Руси не угасла до сей
поры, – согласился Темрюк. – Когда Мстислава Святославича призвали на
Черниговский трон, он и стольный Чернигов укрепил по подобию нашего
Козельска. Ни одна ганзейская рать со степной ордой не сумели взять его
приступом.
В это время на колокольне деревянной церквушки, построенной на подворье
детинца, зазвонил колокол, и сразу по округе разлился собачий лай, а на
единственной улице показались ратники, облаченные в броню. Их было мало, да
и всех жителей городка посчитали бы мальцы, постигавшие науки в монашеских
кельях при монастырях, черкавшие гусиными перьями буквы по листам харатьи –
пергамента, и складывая из них первые слова. Но по тому, как быстро
построились вои в единый клин и ощетинились копьями, закрывшись каплевидными
щитами, можно было угадать, что взять с наскока их не удалось бы никому.
Отряд ратников устремился к проездной башне, горожане стали занимать за их
спинами другие вежи.
– Вятка, выходи вперед, – прогудел Темрюк. – Пришла пора брататься с
серёнской дружиной, иначе она выйдет за ворота и пройдет нас наскрозь.
– Вижу, что зрелая, – пошевелил плечами воевода. Он отдал поводья
Охриму, стоявшему рядом с ним, поправил на себе пояс с длинным мечом и
засапожным ножом с правой стороны. Пригладив ладонью бороду, покосился на
копье в руках у Темрюка. – Дай-ка сулицу, собаки то здесь что козельские
годовалые телки.
– А ни то, в здешних местах надо держать только таких
выжлецов-охотничьих собак, – засмеялся дружинник. – Держи, Вятка, сулицу, да
не вздумай какую из них ранить – в один миг на куски порвут, окаянные.
Между тем защитники лесной кладовой добежали до взбегов и заняли места
в вежах вокруг проездной башни, луки в их руках приготовились к стрельбе.
Суматоха внутри погоста не утихала, скоро на улице замелькали женские шабуры
с длинными сарафанами под ними, и лопоть-одежда маленьких размеров, пошитая
на детей и подростков. Это бабы с мальцами спешили на помощь своим братьям, семеюшкам и родителям. Вятка одобрительно усмехнулся на слаженные действия
серёнцев и взялся привязывать к наконечнику сулицы кусок беленой понявы, чтобы вступить с ними в переговоры. Но не успели они с Темрюком пройти