Краденое счастье
Шрифт:
– Зинаида? Это я. Зинаида, слушай меня внимательно. Дело государственного значения.
– Говори, – деловито ответила Зинаида Петровна.
– Как ты думаешь, что лучше?..
– Лучше, в смысле – лучше? Или лучше, в смысле – хуже? – с ходу поняла Зинаида Петровна.
– В смысле – хуже. Для нашей с тобой карьеры.
Зинаида Петровна беззвучно кивнула.
– Что лучше? – сызнова начал Каллипигов. – Когда еврейка стреляет в Путина? Или когда еврейка спасает Путина от выстрела?
– Хрен редьки не слаще, – зловеще сказала Зинаида Петровна.
– То-то и оно, – мрачно ответил Каллипигов. – Чтоб ей коми-пермячкой оказаться, чувашкой на худой конец… Мало ли в нашей многонациональной стране прекрасных русских национальностей?! Так нет же!
– Значит, я так понимаю, Каллипигов: евреи стреляют в объект, а твоя охрана спит?
Каллипигов тяжело вздохнул.
– В Путина стреляют, – продолжала Зинаида Петровна, – а вместо твоей охраны его своим телом закрывают жидомасоны?!
Каллипигов еще раз вздохнул, подвывая.
– Распустил ты своих людей! – укорила Зинаида Петровна.
– Это я без тебя знаю, Зинаида. Ты – посоветуй. Как быть? Что предпринять?
– Свидетелей много?
– Как собак нерезаных.
– Плохо. Значит, свидетелей не убрать. Всех ведь не перебьешь? – уточнила Зинаида Петровна.
– Не перебьешь, – закачал головой Каллипигов. – Хотя… это мысль… Зинаида, будь на связи! Пока!
Каллипигов вызвал телефонным звонком из соседней машины помощника.
Когда помощник уселся на заднее сиденье, Каллипигов сказал спокойным голосом:
– Ну чего? Сухари сушишь?
– А? – отпрянул помощник. – Чего? Сухари?
– А ты думал, тебя по головке погладят? Звезд на погоны добавят? В объект стреляет Бобби Фишер – кстати, как он оружие пронес? – а мы не в курсе. И черт бы с ним, что с психа возьмешь, так объект своим телом закрывает не охрана – морды – во! – а Либерман безногая.
– И чего теперь делать? – тревожно спросил помощник.
– Подскажу! – сурово сказал Каллипигов. – Каллипигов боевых товарищей не сдает. В двух словах, план такой: психа этого выпускаем и ликвидируем как бы при попытке к бегству. Либерман срочно отыскиваем – в течение ночи все нужно организовать! – и устраняем тоже. А утром делаем на пресс-конференции заявление, что ее убил этот Курочкин. Помнишь, он погрозился убить, за то, что она будущее российских шахмат сговняла? Убил и сам застрелился. Псих, одним словом. И весь этот инцидент совершенно случайно имел место в Кремле. Но к политической жизни страны совершенно не имеет отношения. Тем более к ближневосточному курсу страны.
– Ясно.
– Значит, первым делом объявляем в розыск Либерман. В Склифе, в Бурденко ищи. Куда там еще «скорая» отвезти могла? Наведи у инвалидов справки. Наверняка знают, где она жила. Меня в курсе держи.
Через сорок минут Каллипигову сообщили, что Игорь Викентьевич Курочкин оказал злостное сопротивление сотрудникам Федеральной службы охраны при перемещении его, Курочкина, из спецмашины в спецучреждение, чем создал опасность для жизни прохожих москвичей и гостей столицы, и был уничтожен на поражение.
Каллипигов облегченно вздохнул. Посмотрел на ночное небо. В кармане заиграло «Семь сорок».
– Да! – приподнято ответил Каллипигов.
– Это я, – интимно сказала Зинаида Петровна.
– Зинаида, устал как собака. Чего хотела?
– Я вот что думаю, – обиженным голосом произнесла Зинаида Петровна. – Может, зря мы проявляем мягкотелость? Может, всех свидетелей убрать? Все-таки дело государственной важности. В большом деле и жертвы большие. Как ты считаешь?
– Зинаида, все в порядке. Главный свидетель… уже… Осталась Либерман.
– Мерзавка какая! – возмутилась Зинаида Петровна.
– С минуты на минуту жду доклада насчет нее.
– Держи меня в курсе.
Однако доклада не поступило ни через минуту, ни через тридцать минут. Каллипигову лишь снова и снова докладывали, что ни в одной из больниц нет пациентки по фамилии Либерман.
– А если не найдем? – спросил ближе к полуночи помощник. – Если Либерман сама объявится? Выступит в прессе?
– Объявим, что это она покушалась на объект. А мы, служба охраны, ее обезвредили прямым попаданием. Главного свидетеля, Курочкина, уже нет. А инвалидке кто поверит? Но ты на всякий случай не прекращай поисков. Объяви в розыск срочно. Ориентировку по всем отделениям.
– Так мы ж с вами внешность ее не установили, – удивился помощник. – Как ориентировку-то посылать?
– К инвалидам на площадь ходил? Они там все еще тусуются. Нет?!
Каллипигов раздраженно толкнул в плечо водителя:
– На Манежную, к уродам!
На площади вовсю ликовали. Инвалиды смешались со здоровым людом, и марш протеста исподволь сменился народным гуляньем.
– Гуляем? – приветливо спросил Каллипигов попавшегося ему на глаза горбуна Федю.
– Ну! – ответил Федя.
– Что празднуем?
– Да слух прошел, что Люба жива.
– Какая Люба? – насторожился Каллипигов.
– Ты чего, мужик? Не знаешь ничего? Наша Люба Путину жизнь спасла.
– Это которая по фамилии Либерман? – вкрадчиво спросил Каллипигов.
– Какой еще Либерман? – отмахнулся Федя. – Зефирова ее фамилия. Любовь Зефирова, из Белозерска!
Зефирова, редкая фамилия! Неужели та самая, которая пандусы требовала в Белозерске сделать и даже наклепала жалобу Валентине Терешковой?!
Каллипигов расправил плечи и поглядел поверх толпы. На здании Манежа висел освещенный прожекторами огромный черно-белый плакат. С плаката смотрела девушка. Тонкие русые брови поднимались изломанным уголком. Растрепанные волосы забраны за маленькие, сильно торчащие уши. Макушка едва касалась цифры 140 см на ростомере за ее спиной. Внизу, под грудью, номер.
– Выставка фотографии, – догадался Каллипигов. На поясе заиграло «Семь сорок». «Ничего вообще-то мелодия, приятная», – решил Каллипигов.