Крапленая обойма
Шрифт:
Когда Финт вернулся за игральный стол, он продолжал сидеть и, казалось, даже не изменил своего положения на стуле.
– Получил указания? – язвительно осведомился он.
Господин, от высокого самомнения которого ничего не осталось, затравленно уставился на выигравшего добрый куш игрока.
– Чего? – тупо осведомился Финт.
– Того, – огрызнулся он. – Продолжаем?
– Подожди, – отмахнулся Финт, не зная, как поступить, и с надеждой поглядывая в ту сторону, откуда только что явился.
В глазах у него мелькнули довольные огоньки. Все шло по плану. Его плану. Хан должен был предстать собственной персоной. Наверняка этот холуй ждал сейчас именно появления хозяина клуба.
Людей в зале прибывало. Несколько мужчин слонялись по свободному пространству зала с бокалами в руках. Они ждали, когда их пассии наиграются, а вернее, просадят часть их денег.
Весьма скоро дверь со стороны черного хода распахнулась, выпуская в зал троих человек. Он сразу узнал Хана. И почувствовал, как предательски заколотилось сердце.
Хан неторопливо подошел к покерному столу, перегнулся через перегородку и поманил Финта пальцем. Армен и Виртуоз остановились позади хозяина подпольного казино.
Финт раболепно подпрыгнул к Хану. Тот, едва шевеля губами, тихо произнес:
– Я отлучусь. А ты задержи этого везунчика до моего прихода.
– Играть? – так же тихо, чтобы, кроме Хана, его никто не услышал, спросил Финт.
– На небольшие ставки. Больше трех тысяч не ставить. Там разберемся.
Финт подобострастно кивнул. Хан уже хотел отойти, когда из-за стола словно выстрелили в его сторону:
– Что, Хан, тяжело уже свою задницу за столик усаживать?
Хан вздрогнул. И не от того, что кто-то повел разговор с ним в столь бесцеремонном тоне. Это было ничто по сравнению с другим. Голос. Эти интонации. Они были знакомы ему.
Хан неожиданно почувствовал, как у него что-то сжалось в области желудка и рухнуло вниз.
Финт очумело обернулся и посмотрел на человека, который посмел так нагло разговаривать с хозяином заведения. А затем перевел взгляд на Хана. И еще больше поразился. Тому, как изменилось лицо у того. Оно стало мертвенно-бледным, словно душа уже покинула тело.
Хан уцепился за перегородку руками и всмотрелся в лицо заговорившего с ним человека.
– Иногда бывает страшно, Хан, правда?
Хан, наконец, разжал губы:
– Я вернусь. Дождись меня.
– Я дождусь тебя, – твердо ответил он.
Хан не стал больше задерживаться. А вернее, он не мог больше смотреть в глаза этому человеку. Черты лица, как и голос, ему до ужаса были знакомы.
Хан двинулся к выходу из зала. Армен устремился следом. Виртуоз задержался и уставился на незнакомца, который едва не поверг Хана в шок. Их взгляды встретились. И Виртуоз прочел в глазах напротив скрытую боль. Как бы этот человек ни пытался ее спрятать, Виртуоз ее увидел и почувствовал себя не вполне уютно. Было что-то непостижимое в этой боли. Для него, Виртуоза, непостижимое. И, может быть, именно поэтому детектив не стал больше рассматривать странного человека, а поспешил за своими спутниками.
А он смотрел в спину удаляющимся людям, пока те не исчезли из поля зрения. Игроки, сидевшие рядом с ним за столом, не мешали ему наблюдать. Они начали его бояться. Человека, которого не смутил даже авторитет хозяина заведения.
Он достал флакон с таблетками и отправил одну себе в рот. Не хотел, чтобы приступ пришел внезапно, на глазах людей.
В этом здании, в котором восемь лет назад он потерял своих ребят, он должен выглядеть сильным. Очень сильным. Достойным победы.
Глава 6
Психоаналитик Лаврентьев принимал пациентов. Когда к нему в кабинет заглянула Алена, у него на кушетке лежала дородная матрона, страдавшая едва не патологической ревностью к своему мужу. Хотя в какой-то мере ее ревность была понятна: муж на десяток лет моложе своей пассии, к тому же, как понял Лаврентьев из разговора с пациенткой, скорее всего женился на ней по расчету. Матрона была бальзаковского возраста, а посему эта любовь, вполне вероятно, у нее была последней, и она старалась удержать своего муженька изо всех сил. А тот, понятное дело, не упускал случая гульнуть на стороне. Ревность сводила ее с ума, и психоаналитик пытался помочь ей своими методами.
– Звонит Марченко, – тихонько сообщила Алена, сунув голову в дверь. – Говорит, очень срочно.
Марченко был президентом компании, в которой работал Фомин.
Лаврентьев кивнул.
– Лежите, – велел он своей пациентке и подошел к столу. Поднял трубку и услышал знакомый голос:
– Добрый день, Марк Георгиевич. Прошу прощения, что отвлекаю вас, но нам нужно наконец определиться.
Психоаналитик хмыкнул. Давно уже пора. А то этот Марченко все ходит вокруг да около. Да все с какими-то намеками, словно проверяя его... Лаврентьев готов был к откровенному разговору.
– Как состояние Фомина?
– Тяжелое.
– Очень? Или все же есть вероятность благополучного исхода?
– Боюсь вас разочаровать. Фомина следует определить в психиатрическую лечебницу. Психоаналитик ему уже не поможет.
– Значит, вот так, – задумался Марченко. – Что ж, скажу честно, я был готов к этому.
– Я знаю.
На некоторое время в трубке установилась тишина. Психоаналитик не подгонял президента компании. Тот должен был сам раскрыться, без его помощи.
– Вы помните наш разговор? В самом начале, когда я просил вас проконсультировать Фомина.
– Да. Я все помню.
– Меня, конечно, волновало здоровье моего вице-президента. Это понятно. Но как человека, обремененного президентской властью, меня волновало и другое.
– Я помню, – кивнул Лаврентьев.
– Что ж, хорошо. Вы избавляете меня от ненужных объяснений... – Психоаналитик услышал, как на другом конце провода абонент устало вздохнул. – Раз вы говорите, что теперь Фомину не помочь...
– Я этого не говорю, – перебил Марченко Лаврентьев. – Я только сказал, что помощь психоаналитика уже запоздала. А в психлечебнице вполне могут помочь. Вполне.