Краса непутёвая
Шрифт:
– Это ты не у меня спрашивай, а самого Господа Бога. Да и он не станет на это отвечать. Тут другой вопрос имеется. Почему тебя твой хороший знакомый и, получается, защитник не мог к себе на драгу «Ближнюю» устроить? Он ведь там не последний человек. Драгёр и одновременно начальник всего этого золотодобывающего объекта, у них там сейчас совмещение. Гриша, как бы, там главный драгёр.
– Григорий Кузьмич мне объяснил. У них, на драге, женщины только поварами работают. Мне сказали, что для этого учиться надо. Вот откроют самые первые курсы в районе, так обязательно выучусь… Дядя Гриша сказал, что сразу же меня к себе на драгу
– Помню, конечно. Хоть и больная и старая, но я пока нахожусь в разуме. Знаю, ты там мужикам всякие гаечные ключи выдаёшь под расписку и прочие железяки. Хлопотное дело. Но не такое уж и тяжёлое. Вообще, тебе учиться надо. Сейчас без бумажки совсем человека нет. Одно название. Да и порой и дипломы то не спасают молодых от всяких жизненных неприятностей. Круто всё пошло. Никто и ни кому не нужен. А ворьё совсем обнаглело… У них терема богатые в городах заграничных.
Не стало с ней Татану спорить. Да и зачем? Тут Ефросинья Ивановна права. Учиться обязательно надо. Ирине об этом и то же самое часто говорил дед Архип Филиппович. Надо будет потом этим заняться. Ведь она, Ирина, даже среднюю школу пока не закончила. Из девятого класса ушла. А теперь вот начинает понимать, что дурой была. Даже здесь, в тайге, на прииске, кругом грамотные. Многие даже с высшим образованием, а в работягах ходят.
– А как ты хотела, милая? Золото знаний требует. Никуда не денешься. Ведь у меня тоже горно-металлургический техникум за плечами. А всё одно… жизнь к закату пошла.
Бабка Корнилиха на какое-то мгновение замолчала и с грустью посмотрела в окно, как будто кто-то не видимый ждал её там, на завалинке, и манил к себе пальцем.
Деревья в небольшой лиственной роще уже начали пускать листву. Стояла середина мая, и тепло ощущалась, потому Ирина и была одета в лёгкую куртку и спортивную шапочку. Она сидела здесь, на сельском кладбище посёлка Заметного, на скамеечке у небольшого столика. Птицы пели, свистели и щебетали на все голоса, но Татану их словно не слышала. Она ела шоколадные конфеты, запивая их газированной водой. Рядом лежали бумажные пакеты с пирожками и пирожными.
Девушка со страданием смотрела на металлический памятник, поставленный здесь, на ухоженном, но утопающем в зелени, погосте. Точнее взгляд её был зафиксирован на фотографии, плотно и надёжно прикрученной к железу. На Ирину, как будто, смотрело из… ниоткуда лицо бабки Корнилихи, знатной сполостчицы. Да, это она. Умерла. На пластинке под образом её, на керамике, всё написано: «Корнилова Ефросинья Ивановна, 1935–2010 г.».
Татану развернула бумажный пакетик с пирожками, стряхнула ладонью со стола на землю муравьёв и жучков. Отломила кусочек пирожного и тихо сказала:
– Вот и ты меня оставила, Ефросинья Ивановна. Куда же ты поспешила, добрая старушка? Посмотри, весна пришла. Совсем скоро наступит и лето. Почему вы все умираете? Зачем, когда ведь можно и пожить?
Невдалеке слышался звук машины, надрывный женский плач. Да, там, невдалеке, привезли усопшего и собирались хоронить. Отдалённый звуки голосов, а потом надрывная музыка, реквием, льющийся из динамиков. Ирина сейчас вспоминала свою мать, смазливую якутку, но всегда пьяную и с растрёпанными волосами. Потом ей представился
Потом, откуда-то, из недавнего прошлого пришёл к ней сюда, на это сельское кладбище и её дед, Архип Прозоров. Старый якут с морщинистым коричневым лицом, с большими руками, сутулый, но крепкотелый. На нём зелёная клетчатая рубашка и чёрные брюки, заправленные под старые хромовые сапоги. Смотрел он из памяти девушки виновато, куда-то, в сторону.
– Всех я вас помню,– со слезами в голосе сказала Татану.– Разве же смогу вас забыть? И тебя, Ефросинья Ивановна, всегда буду помнить. Ты меня научила вязать. Ты очень добрая женщина. Если бы таких, как ты, было побольше на свете, то всем на земле жилось бы хорошо. Люди бы не разделяли друг друга на бедных и богатых. На всей планете существовал бы рай. Впрочем, бабушка Фрося, я не ведаю, что говорю. Глупости, конечно. Но знаю, что без тебя мне будет очень тяжело.
Она не заметила, как к ней подошли супруги Залихватовы. Молчаливые, печальные.
– С кем ты, Ирочка, разговариваешь? – Спросила Екатерина Михайловна.– Ну, да, конечно. Ты же разговариваешь с бабушкой Корниловой. Хорошим она была человеком, даже не чета всем нам.
– С ней, с Ефросиньей Ивановной, можно и нужно разговаривать,– согласился с доводами жены Григорий Кузьмич.– Редкая женщина. По всем статьям.
Он взял сумку из рук супруги, достал оттуда недопитую бутылку с водкой, две рюмки, целлофановый пакетик с нарезанной колбасой. Разлил водку по рюмкам и сказал:
– А мы, Ирочка, на могиле нашей дочурки Алины были. Оттуда идём. Проведали её, помянули.
– Я тоже ходила к ней,– сообщила Ирина.– Посидела там немного.
– Мы это поняли,– Григорий Кузьмич достал из пакета ещё и кулёк с конфетами.– Ты там порядок навела. На могилке. Давай и мы, Катя, помянем Ивановну.
Залихватовы взяли рюмки в руки. Выпили. Закусили колбасой. Тут же Екатерина Михайловна, по-хозяйски, собрала всё выложенное на стол в сумку.
– Ты, Ирочка, перебиралась бы к нам, сказала она. – Плохо одной-то в доме жить.
– Нормально,– ответила Ирина. – Надо к самостоятельности привыкать. Я уже взрослая.
– Я эту самостоятельность знаю,– с недовольством сказал Залихватов. – Я в курсе, что этот урод из Хабаровска, Граков, не пришей к одному месту рукав, наглым образом ухлёстывает за тобой.
– Ну, и что! Может быть, он мне нравиться,– улыбнулась Татану. – Мне уже скоро будет семнадцать лет.
– Что там может нравиться? – Удивилась Залихватова.– Маленький, рыжий, кривоногий и очкастый алкоголик. Когда ты идёшь с ним по посёлку, то очень многим кажется, что тебя в плен взял инопланетянин.
– И парень этот, так называемый менеджер, – заметил Залихватов, – гадкий человек. Очень многим зла понаделал. Почти каждому должен здесь деньги. Он наглый, Ира. Скоро и ты будешь его содержать, как и многие.
– Зря вы так о нём, дядя Гриша,– обиделась Ирина.– Он очень умный и… заботливый.
– Пойми, Ира, я не смогу тебя защитить, – Залихватов был озабочен.– Ну, врезал я ему один раз за то, что он тебя грязью поливал перед мужиками и клялся, что сделает с тобой всё, что захочет…