Красавчик Саша
Шрифт:
Сам Стависский отправился к себе, в апартаменты отеля «Кларидж».
Раздел шестой
1930 год
1 января. Утро
ПАРИЖ
Барон Аарон Гольдвассер, опасаясь за будущее своей процветающей финансовой империи, внес на частный счет своего клиента графа Жана-Франсуа де ля Рокка вклад в размере сорока тысяч франков.
Собственно, деятельность лиги «Огненные кресты» финансировали денежные воротила господин Мерсье и парфюмерный фабрикант Франсуа Коти. Однако иногда эта парочка вдруг оказывалась строптива или скуповата, и тогда бедный граф де ля Рокк, еще со времен службы своей на Ближнем Востоке неуклонно вещавший о еврейской угрозе миру, спокойненько прибегал к услугам барона Аарона Гольдвассера.
И барон, самым непосредственным образом воплощавший в себе эту еврейскую угрозу, тем не менее, графу никогда не отказывал. Правда и то, что де ля Рокк пред Гольдвассером всегда всячески лебезил и о еврейской угрозе при нем никогда не рассуждал.
На собрании «Огненных крестов», состоявшемся 27 декабря 1929 года. единогласно решено было употребить сумму, преподнесенную бароном, на устройство 1 января 1930 года новогоднего бала для всех сочувствующих делу низвержения Третьей республики, для всех, кто хочет покончить с проклятой еврейской заразой во Франции.
С такою благороднейшею целью по указанию лично графа Жана-Франсуа де ля Рокка и был зарезервирован главный зал приемов клуба «Империал» на Монмартре — зал этот, надо сказать, был совершенно, исключительно великолепен. Говорю «был», ибо здание клуба впоследствии разрушилось во время налета английской авиации.
1 января. Вечер
БАЛ
Бал был умопомрачительно шикарен, роскошен, нескончаемо долог, и поэтому, как потом кое-кому показалось, даже несколько утомителен.
Патроны бала — граф Жан-Франсуа де ля Рокк и герцог Поццо ди Борго были явно более чем довольны, чего даже и не пробовали скрывать, а рядовые члены лиги «Огненные кресты» имели все без исключения совершенно счастливый вид.
Шампанское все время лилось розовым водопадом — ибо особенно много было как раз розового шампанского (барон Гольдвассер не поскупился). В бокалах клокотала, я бы сказал, какая-то необыкновенная розовая Ниагара.
Устрицы были все наинежнейшие и наисвежайшие, им буквально не предвиделось конца. Происходило какое-то устричное пиршество. По залу приемов носились сотни лакеев, каждый из которых удерживал на вытянутых руках по большому серебряному щиту с россыпью устричных раковин на нем.
«Огненные кресты» объелись, упились — и по этой причине к рассвету (и, пожалуй, еще даже задолго до него) находились, ежели выражаться изысканно, в состоянии полнейшего изнеможения.
А лакеи, вооруженные устричными щитами, без конца и без устали носились и носились по залу. К рассвету это стало просто пугать гостей, переполненных моллюсками, к утру участники бала начинали обращаться в самое настоящее паническое бегство. Фашистские желудки оказались на поверку хлипкими, и в какой-то момент, хотя до финальных тостов было еще очень даже далеко, они окончательно вывесили белый флаг. Сдались на пощаду врагу в лице гастрономического испытания.
А ведь настоящий воин никак не может быть слабым едоком! Поражение, которое потерпела лига на новогоднем балу, понятное дело, не могло не огорчить графа де ля Рокка и герцога Поццо ди Борго, но почему-то ужасно развеселило барона Аарона Гольдвассера (а он был, естественно, в числе почетных гостей).
Между прочим, сам барон поглотил буквально несметное количество устриц, однако так и не насытился, выпил множество бокалов шампанского, но так и не утолил жажды и даже как будто особенно не захмелел, чем совершенно потряс всех участников бала. Мой большой друг журналист Жозеф Кессель объяснил мне потом, что этот поразительно живой старикан по удивительному свойству своего организма никогда не пьянеет.
БАЛ. ПРОДОЛЖЕНИЕ
В четвертом часу утра на балу появился сам префект Парижа Жан Кьяпп, бывший личным другом и даже в определенном смысле соратником графа Франсуа де ля Рокка.
Корсиканец Кьяпп был коротышка и ему никак не давали покоя лавры Наполеона Бонапарта. Это прежде всего и бросило его в обьятия к графу Жану-Франсуа де ля Рокку, тоже коротышке, помешанному на Бонапарте, на идее сильной исполнительной власти, идее порядка. Собственно, именно при де ля Рокке организация ветеранов-фронтовиков превратилась в мощный военный союз, и произошло это не без участия французской разведки, к коей граф давно уже принадлежал.
Кьяпп необычайно благоволил к лиге «Огненные кресты», которую с некоторых пор возглавлял граф. Префект совершенно открыто помогал фашистам и, кажется, хотел на их плечах прорваться в диктаторы. В общем, имелись у префекта свои личные бонопартистские планы.
Поднимаясь по громадной мраморной лестнице, покрытой широчайшей лентой пунцового бархата, префект услышал ненароком разговор двух мальчишек из «Огненных крестов».
Один говорил другому со счастливо блаженным лицом: «Понимаешь, Жюль, этот Стависский раздает чеки депутатам и министрам небрежно, как розы». Другой залился в ответ радостным смехом восторженного идиота: «Да, вот это настоящий шик».
Кьяпп недовольно поморщился и с тревогой подумал: «А не слишком ли мой Алекс легкомысленен? Не чересчур ли он бравирует? Он как-то совсем уж стал не скромен в последнее время. Зачем так уж открыто демонстрировать, что он всех покупает и что все продаются? Непременно приструню его, а то, пожалуй, быть беде».
Префект не случайно озаботился разговором двух молодчиков из «Огненных крестов», будучи куплен Стависским еще в 1927 году — с того момента как был назначен префектом.
Впрочем, можно сказать и совсем иначе. Утверждали, что это Стависский в некотором отношении был креатурою Кьяппа, ведь именно не кто иной, как префект Парижа, втолкнул его в большой свет, в надежде, что гениальный аферист отыщет себе больших покровителей, а потом поделится с папашей-префектом и большими же барышами.
Так или иначе, но Кьяпп имел все основания думать, что Алекса явно занесло и надобно его теперь приструнить. Он так и в самом деле подумал, но только Стависского, надо сказать, совсем не занесло.
Алекс преднамеренно ставил капканы для своих жертв, а жертвами, в первую очередь, являлись знатные его покровители, в числе коих были и наиважнейшие полицейские чины. Весь фокус в том и заключался, чтобы купля шла открыто.
Ясное дело, что покупаемых министров, адвокатов, депутатов данный факт не очень устраивал, но именно это прежде всего ведь и нужно было Стависскому. Он предварительно «ловил» своих покровителей, чтобы в нужный момент они его выручили. Так что публичность тут являлась непременным условием.