Красавчик Саша
Шрифт:
Конечно, игра была чрезвычайно опасна, пожалуй даже, смертельно, но Стависского это вполне устраивало, тем более что на кон ставилась прежде всего репутация французских политиков — никак не его. Он вообще любил вкус опасности (только при этом ужасно боялся каторги и решил, что ни при каких условиях туда не попадет) не менее, чем вкус победы. И еще он знал, что для большой победы нужен очень большой риск.
Вот он и рисковал репутациями других и своей собственной жизнью, ибо публичное покупание политиков в общем-то было чревато достаточно грустными последствиями для всех участников «игры», но особенно для самого Стависского. То была тщательно — до мелочей — продуманная позиция, и самая дерзость была осмысленной и преднамеренной. Ежели б не такая скандальная публичность, то никто в ловушку к Стависскому и не попал — никакой ловушки тогда просто не было бы.
2 января
ПАРИЖ. УЖИН У БАРОНА ГОЛЬДВАССЕРА
С момента назначения «Наполеончика» Кьяппа префектом Парижа он практически сразу стал получать от Стависского ежемесячный пансион в тридцать пять тысяч франков. А на новый, 1930-й год Саша прислал Кьяппу чек в сто тысяч франков.
Но дело уже было даже не в этой весьма серьезной сумме. Кьяпп поставил на гениального Алекса и, в конце концов, даже по-своему полюбил его. Он заботился о нем. В общем, префект посчитал своим долгом предупредить Алекса об опасности.
Случай представился буквально на следующий же день после фашистского бала в «Империале».
2 января барон Аарон Гольдвассер устроил у себя новогодний ужин в честь Кьяппа (ладить с префектом всегда важно и необходимо). Среди приглашенных был и Стависский, который в последнее время находится при префекте неотлучно.
Улучив момент и отведя Алекса в сторону, префект усадил его на банкетку, обитую нежнейшим бледно-палевым штофом, и, просто излучая заботу, молвил:
— Милый мой Алекс, я чрезвычайно благодарен вам за то неоценимое содействие, что вы оказываете в моем лице парижской полиции, а также и парламенту и даже Кабинету министров Третьей республики. Но, Алекс, меня только беспокоит форма, а именно некоторая излишняя, я бы сказал, публичность вашего поведения. Дорогой друг, творите свое добро и далее, но только втайне, друг мой. Я боюсь, как бы неосторожностью своей вы не повредили себе, да и всем нам — разумею прежде всего префектуру.
Стависский обворожительно улыбнулся, жизнерадостно тряхнул густой темной копной роскошных волос, приобнял Кьяппа и ласково шепнул:
— Дорогой господин префект, ежели бы вы только знали, как ценю я вашу заботу. Я искренно почитаю вас за отца своего. Но ей-богу, для волнений нет ровно никаких причин. Дела наши идут просто восхитительно. Скоро мы будем баснословно богаты. Именно так! Не иначе! Не сомневайтесь, господин префект. Кроме того, у меня есть одна потрясающая идейка — так, один планчик на будущее, но роскошный. Вначале мне придется съездить в Байонну. Приглашаю туда и вас. В самом деле, может прокатимся вместе? Поглядим на корриду и все обговорим. Уверяю, вы останетесь довольны — и идейкой, и поездкой, господин префект. Да и девочки, скажу я вам, там отличные. Уже пробовал, и не раз».
Кьяпп махнул рукой и согласился ехать в Байонну, при этом заметив все же, что призывает, тем не менее, Стависского впредь быть более осторожным и более скрытным.
А затем они вернулись к столу, к яствам, под опеку гостеприимного владельца дома; барон же действительно был отменный хозяин и величайший знаток поваренного искусства.
Вернувшись из гостей домой, Кьяпп призвал к себе тут же приятеля своего и агента Вуа и попросил его отныне присматривать повнимательней за Сашею Стависским.
Выше уже говорилось, что Кьяпп едва ли не всю парижскую полицию наводнил своими земляками, и они стали его опорой, гвардией. Одним из таковых являлся и этот самый Вуа. Собственно, он был сутенер и профессиональный убийца с порядочным стажем, но при том служил в полиции и неукоснительно исполнял личные поручения самого префекта.
Его-то и привлек Кьяпп следить осторожно за ставленником своим Стависским, попросив также, чтобы Вуа подложил под Алекса несколько «своих» надежных «девочек». Вуа, понятное дело, обещал — не впервой было.
Через «девочек» вообще ведь многое открывается. А красотки под протекторатом Вуа были ушлые, многоопытные и чертовски соблазнительные, при всей своей истасканности (впрочем, ведь истасканность есть неизбежная обратная сторона многоопытности и соблазнительности). Да, они вполне могли кое-что выведать у Стависского, на что префект Кьяпп как раз и рассчитывал.
Префекта несколько мучила и ставила в тупик непредсказуемость Саши Стависского, хотя, при всем своем бурном темпераменте, Алекс на самом деле был абсолютно надежен: ко всем своим целям он шел всегда, не сворачивая с пути ни на шаг.
Другое дело, что цели и средства у него всегда отличались исключительной дерзостью, а для окружающих зачастую даже неожиданностью.
«Наполеончик» же Кьяпп, с одной стороны, был страшно амбициозен, но не очень-то умен (точнее, имел ум не столько оригинальный и острый, сколько пресный и пошлый); нагл, но трусоват. Хотя за то, чтобы стать диктатором, готов пойти на весьма и весьма многое, если не на все. Так что феерические финансовые проекты Алекса частенько были слишком умны и дерзки для Жана Кьяппа — банального ворюги, хотя и представляющего себя Бонапартом.
Об отношениях, связывавших Сашу с префектом Кьяппом, говорю я с полнейшим на то основанием, ибо имел множество случаев соприкосновения с господином префектом и много чего знаю о нем.
Кроме того, много чего любопытного мне рассказали на сей счет вездесущий журналист Жозеф Кессель и директор уголовной полиции Ксавье Гишар — весьма сведущие люди и к тому же мои друзья.
А Саша Стависский, кстати, в отличие от довольно рано откланявшегося префекта Кьяппа, остался у барона Гольдвассера до глубокой ночи. Они во многом сходились, если не считать вопроса о фашизме.
Собственно, оба были, естественно, против фашизма, но только Алекс полагал, что преверженцам последнего никак нельзя давать деньги, а вот барон на всякий случай отстегивал им, наивно полагая, что если «Огненные кресты» окажутся у власти, то его пощадят. Это оказалось единственным большим расхождением между Гольдвассером и Стависским.
Барон Аарон был старой, мудрой лисой, удивительным знатоком многих запутаннейших финансовых тайн, и Алекс не мог упустить случая, чтобы не поучиться уму-разуму у человека, который слыл, и не без оснований, за целую коммерческую академию.