Красинский сад. Книга 2
Шрифт:
Желтобрюхов и Андропа руководили работой по извлечению трупа Потапова из-под завала. Этого долго не получалось сделать, потому что кровля продолжала валиться, как только шахтеры начинали убирать породу. Желтобрюхов оценил ситуацию просто – лава вошла в зону горно-геологических нарушений. А поскольку они приходились почти на середину лавы, то обойти их можно было, оставив целики с обеих сторон. Это значило, что лава укорачивалась вдвое и за время прохождения этой зоны, нормальной зарплаты не жди, план участку никто не снизит!
– Нужно переводить нас на другой участок, – паниковал Пискунов, – бригада передовая и нам нужен другой фронт работ…. Иначе без хорошей зарплаты никого не заставишь....
– У тебя человек погиб! – громко вспылил технический инспектор труда, – а ты о зарплате печешься! Постыдился бы товарищей….
– Это не у меня погиб Потапов, я такой же навалоотбойщик, как и он, – протестовал Пискунов, – это у него погиб – он указал рукой на Желтобрюхова.
– Ты ведь кавалер Ордена Трудового Красного Знамени, – возмутился Желтобрюхов, – кто будет дорабатывать твою лаву? Тебе, дай другой участок, а здесь кто должен заканчивать?
Инспекторы осмотрели, насколько это было возможно место обрушения породы, и выехали из шахты с Андропой и Желтобрюховым. Написали предписание на восьми страницах и уехали. А через несколько дней главного инженера Желтобрюхова арестовали прямо на утреннем наряде. Это было сделано демонстративно с целью устрашения – как только начался наряд, в помещение вошли трое вооруженных энкэвэдэшников. Их старший подошел к главному инженеру и с ухмылкой посмотрел ему в глаза.
– Вы главный инженер? – спросил старший, – Желтобрюхов Аким Сергеевич?
– Да-а, – отвечал тот – а в чем дело?
– Вы арестованы, как враг народа! – отчеканил энкэвэдэшник, – прошу следовать за мной!
Больше Желтобрюхова на шахте не видели, а вскоре стало известно, что это Пискунов сочинил заявление в НКВД, подписал его членами своей бригады и лично отвез начальнику. Его сразу же проводили к нему в кабинет, потому что на рубашке Пискунова красовался Орден Трудового Красного Знамени РСФСР. О чем шел разговор в кабинете начальника НКВД никому неизвестно, но Желтобрюхова арестовали на следующий день. После этого Пискунова стали побаиваться и Андропа, и парторг Цыплаков и председатель шахткома Самопалов. Но бригаду кавалера ордена все равно не перевели на другой участок, и ему пришлось долго «быть в прорыве», обходя зону горно-геологических нарушений.
Расходы на похороны погибшего Потапова взяла на себя шахта. Именно с этого дня установился никем не прописанный порядок, в случае смерти погибшего горняка, заведующий, парторг и председатель шахткома обязаны были сообщать эту скорбную весть семье. Они должны были лично явиться по адресу, где проживал погибший и сообщить об этом. Язык не поворачивался говорить о том, что не уберегли от гибели человека, но еще приходилось смотреть в глаза его жене, матери, детям.
В клубе поставили гроб с телом покойного Потапова, и народ шел, чтобы проститься с ним. Духовой оркестр исполнял траурный марш, и от этих звуков кожа покрывалась мурашками. К гробу несли венки и первые полевые цветы, клали их, произносили шепотом «царствие ему небесное». Каждый пытался успокоить мать, вдову, облаченных в траур и плачущих детей, размазывающих слезы по щекам. Люди искренне жалели их и обещали свою помощь, ведь остаться без кормильца во времена строительства социализма было не просто, назначаемые пенсии по потере кормильца были незаслуженно низкими по сравнению с зарплатой навалоотбойщика.
Недалеко от входа в клуб курили шахтеры, все те, кто свободен был в это время от работы. Здесь же стоял и Пискунов со своим десятником Митрохой, который хотя и по должности был старше передовика, но оставался в тени его славы. Было решено, что прощание с погибшим товарищем будет длиться весь день, чтобы каждая бригада смогла прийти в клуб, а уже на следующий день, траурная церемония должна проследовать до кладбища Поповки, расположенного на возвышенности за бывшим хутором.
– Ну, признайся Пискун, – допытывались шахтеры, – ты «накапал» на Желтобрюхова?
– Не «накапал», а сообщил в органы, как учит товарищ Сталин, – парировал тот, – наш парторг об этом ясно говорил – в случае обнаружения замаскировавшегося врага народа, нужно писать заявление в НКВД.
– А кто определил, что он враг народа? – спрашивали у Пискунова, – ты что ли?
– Да, я! – отвечал тот, – кто должен еженедельно опускаться в шахту и осматривать все забои? Главный инженер! А почему он не делал этого?
– Да потому что до смертельного случая, кровля была везде исключительно прочной, – отвечали ему.
– Нет, он не делал этого, потому что был замаскированным врагом, – настаивал Пискунов, – и если бы не смерть Потапова, то еще долго бы пришлось разоблачать этого вредителя….
– Ты сукин сын форменный! – вмешался в разговор Михаил, – ты же отомстить ему хотел за то, что тебя заставили «догрызать» лаву с нарушениями….
– Это ты от зависти так говоришь, – ухмылялся Пискунов, – не можешь обойти меня по выработке, вот и злишься! …Арестован Аким, ну, и хрен с ним, чего вы так переживаете? Другого пришлют, без главного инженера не останемся….
– Да ты падла настоящая, – возмущался Михаил, – Желтобрюх был хорошим мужиком, не тебе ровней! За что его так? Кому он навредил? Тебе? Но ты же не весь народ и даже мужики, которых твой десятник Митроха заставил подписать донос, ненавидят тебя…. Да, это его упущение, что он не контролировал, как главный инженер, состояние вмещающих пород и особенно кровли. А ты лично все делаешь, как предписано правилами безопасности? Хрена лысого, иначе бы не было у тебя большой выработки на смену….
Перепалка вскоре закончилась, но было очевидно, что кроме Михаила заступиться за Желтобрюхова открыто побоялись, кто знает, на кого еще может написать донос этот кавалер-орденоносец? В шахтерской общественности с недавнего времени появился страх. Складывалась ситуация, что если нацепить орден, то можно кого угодно упечь в застенки НКВД, поверят ордену, а не человеку. А если выступить в защиту арестованного «врага народа», то можно стать его «пособником» и составить компанию в каком-нибудь лагере для политзаключенных.
На второй день похорон состоялись поминки. Столы установили в зале клуба, убрав из него скамейки для зрителей. Повара горного буфета наливали всем пришедшим борщ, на второе порцию котлет с гарниром, затем компот, булочку, ну и, конечно же, сто грамм водки. Все расходы были оплачены шахткомом, поэтому никто не контролировал их. Многие любители спиртного по третьему разу садились за стол, чтобы выпить еще сто грамм, больше на одного поминающего не наливали.
Но кто удержит ненасытную утробу любителя выпить? Шахтеры выходили с поминок, складывались, посылали гонца в магазин и уже сидя на зеленевшей лужайке недалеко от клуба, продолжали поминки. О погибшем Потапове говорили только хорошее, а Пискунов уверял, что был ему лучшим другом. Горняки его бригады знали, что тот врет, он часто ругался с Потаповым и ненавидел его за откровенность, когда тот в глаза высказывал передовику, что Пискунов заносчив и слишком любит себя. Михаил, который очень редко участвовал в коллективных пьянках, тоже подошел к общему кругу, Гриня уговорил его помянуть «погибшего как следует» По легенде о Прохоре, который валит лавы, это было необходимо, иначе призрак может заявиться снова и жди очередной смерти.