Красная королева
Шрифт:
— Странный разговор, мама. Откуда ты можешь знать, что будет через пятьдесят или сто лет?
— Считай, малыш, что Господь послал мне видение. Эти люди, которых сейчас ссылают туда — преступники. Однако у них будут дети, а у их детей — свои дети. И вот эти потомки не виноваты перед Луароном. Однако и торговцы, и королевская казна считает Александрию собственными землями, где они могут брать все, что захотят. А ведь эти самые потомки, по сути, никому и ничего не должны. Поверь, что это будет совсем не худший политический ход. Если ты вложишь эту мысль моим внукам с детства, то они передадут ее своим детям. Кроме Луаронской части Александрии существует еще и часть, принадлежащая Сан-Меризо. Тот континент — он огромен. Там могут появиться и основать свои города и поселения и другие страны. Все поселенцы, рано или поздно, объединятся и потребуют свободы. Ты представляешь, сын, каких масштабов может достичь война? Она будет идти и на суше, и на море. Это будет разорять как Луарон, так и Александрию. Пойми, сейчас Александрия — как человеческий младенец, которого нужно кормить, согревать и воспитывать. Но рано или поздно малыш вырастет и ему нужна будет своя собственная, отдельная от вас, жизнь. С ними можно будет торговать, договариваться, но вы не сможете всю жизнь держать этого младенца в люльке.
— Я уловил аналогию, мама. Меня немного пугает твоя уверенность. Ты говоришь о временах, которые придут только через долгие-долгие годы, может быть, через сто лет, но говоришь ты так, как будто точно знаешь.
Я встала у сына за спиной, положила руки на плечи и совсем как в детстве, чмокнула его в макушку. А потом повторила:
— Считай, что у меня было видение, Алекс.
В самом начале осени «Звезда» и «Жемчужина» покинули порт Сольгетто, под охраной шести военных фрегатов. Я считала, что нам хватило бы и трех, но Алекс настоял на своем. Однако не сразу наш путь пролег в сторону Александрии. Через некоторое время мы пришвартовались в Грондо, и еще пять дней добирались по суше.
По моей личной просьбе никакой официальной встречи не было: я прибыла в герцогство Валкурия инкогнито, как некая госпожа Летрон. Разумеется, вымышленное имя не играло почти никакой роли — все прекрасно знали, кто я такая. Зато оно замечательно избавляло меня от всех возможных и положенных статусу королевы официальных мероприятий — приемов и балов.
Мне отвели гостевые комнаты в семейном крыле и все возможное время я проводила с дочерью и своим первым внуком.
Реальная встреча с ними потрясла меня до слез. Когда Элиссон вбежала ко мне в комнату и с криком «мама» кинулась обнимать… Это был четкий момент осознания, что я не зря прожила большую часть своей жизни.
Моя девочка действительно прекрасно ладила с мужем, у них были теплые и доверительные отношения. Кристиан, по мере возможности, очень старался оберегать свою жену от нудных протокольных мероприятий, но…
Разумеется, в каждой бочке меда есть своя ложечка дегтя. Элиссон еще повезло, что это именно ложечка, а не полноценный черпак. Вдовствующая герцогиня, свекровь моей девочки, действительно никогда не лезла в политику и не имела привычки указывать сыну, как ему следует поступить в том или ином случае. Однако она, любящая детей, несколько раз рожавшая и вырастившая столь прекрасного сына, совершенно точно знала, что полезно. а что крайне вредно новорожденным. На этой почве и возникали конфликты между свекровью и Элиссон.
— Ты представляешь, мама, она требует, чтобы Ференца до трех лет носили на руках со связанными ногами! Утверждает, что иначе у ребенка будут кривые ноги!
Я засмеялась ее искреннему негодованию и сообщила:
— Моя свекровь, твоя бабушка, покойная королева Ателанита, тоже считала, что до полутора лет ребенку ходить нельзя. К сожалению, девочка моя, я тогда была слишком слаба, чтобы спорить с ней. Но, в отличие от меня, у тебя вполне разумный муж. Если хочешь, я попрошу Жанну прочитать большую лекцию о маленьких детях. Весь вопрос, согласится ли он?
— О, мама, ты меня просто спасешь! Кристиан вовсе не глуп, но о здоровье Ференца он очень беспокоится и просто не знает, кто из нас прав: я или его мать.
Мой внук был прекрасен. Малышу исполнилось четыре месяца, и он весь был пухленький, розово-складчатый и пах медом и травами. Он с удовольствием тянул ручки к висящим над колыбелькой игрушкам, уже умел улыбаться, забавно пыхтел, когда переворачивался на бок. Я восторженно целовала крошечные ступни с нежными розовыми пяточками и округлыми бусинками пальчиков, слегка щекотала теплое и мягкое пузико и, мне кажется, дня через три малыш стал меня узнавать.
Я пробыла в герцогстве Валкурия две недели. За это время было несколько семейных спокойных ужинов с мужем Элиссон и, в общем, я вполне оценила тактичность и благоразумие Кристиана. Можно было бы сказать, что моей дочери повезло, если бы я не помнила, сколько работы этот самый брак доставил графу Тауффе.
Элиссон чуть поправилась после родов и ее внешность и манеры получили какие-то новые, дополнительные нотки женственности и мягкости. Кристиан иногда, слегка забывшись, смотрел на свою жену так, что свидетелям становилось несколько неловко.
С герцогом беседовала я, ему прочитала несколько лекций мадам Менуаш и большая часть спорных вопросов была решена. Не зря мы искали в браке не выгоду, а хороший ум и порядочность в будущем муже.
Расставание было тяжелым. Мы обе плакали, понимая, что в этой жизни увидеться нам больше не суждено. Разумеется, будут пакеты писем, передаваемые два-три раза в год. Они, разумеется, не в состоянии заменить личную встречу, тепло объятий, нежность друг к другу, которую можно проявить физически, просто взяв дочь за руку. Я знала, что больше не увижу не только этого внука, но и всех будущих детей, которые родятся у Элиссон…
Я вернулась в Грондо и Вильгельм, ожидавший меня на борту «Жемчужины Луарона» ничего не стал спрашивать, только крепко обнял меня, когда мы остались одни в каюте.
Пока я прощалась с дочерью, корабли пополнили запасы продовольствия и чистой воды и больше на пути в Александрию не должно было случиться никаких задержек. Однако уже через два дня плавания погода начала портиться.
Поднялся довольно резкий холодный ветер и спокойное до этого времени море покрылось белыми барашками пены. Качка значительно усилилась и одна из моих горничных, взятых в помощь Тусси, слегла. Мадам Менуаш варила для нее какие-то довольно приятно пахнущие микстуры, но помогало слабо, а к вечеру слегла еще одна.
Я переносила качку достаточно спокойно, также как и Вильгельм. Небольшое отсутствие аппетита — пожалуй, единственное неудобство. Ну и еще — пришлось отказаться от совместного чаепития. Однако к вечеру усилился и ветер, и качка.
Надо сказать, что это было довольно страшно. «Жемчужину» кидало из стороны в сторону как легкую скорлупку и только тогда я начала ощущать собственную микроскопичность и слабость.
Прикованные к полу стулья были снабжены кожаными ремнями. Лежать я не могла, так что и я, и Вильгельм — мы просто сидели, держась за руки и пытаясь разговаривать. Жуть этой ночи останется в моей памяти навсегда…