Красная лилия
Шрифт:
— Да, минимум лет десять. Не знаю, может быть, он был как-то связан с делом Веннерстрёма или замешан в нем. Или он совершил когда-то какой-то необдуманный поступок.
— Прямо вот так сказать ничего не могу, но могу посмотреть, нет ли чего-нибудь в наших досье. Сейчас у нас здесь работают несколько историков и пользуются для своих исследований архивом. Я посмотрю, что можно сделать. Если найду что-нибудь, что можно выдавать. Ты понимаешь, у нас очень строгие правила. Например, никаких секретных документов выдавать нельзя.
— Понимаю, — сказал я и встал. — Во всяком случае, очень мило с твоей стороны не отказать мне в помощи. И не сбивайся с ног с этим делом. Я, как всегда, рыскаю в неизвестности. Если найдешь что-нибудь, позвони, ладно?
Но он не позвонил. Шли дни, и будни затянули меня:
— Говорит Ингвар Нурдлюнд. Ты один?
— Да, и телефон не прослушивается, — сказал я, пытаясь пошутить.
Но казалось, что он не настроен на шутки.
— Я нашел кое-что, возможно, интересное для тебя. Но ты должен действовать конфиденциально. Мне не положено давать информацию такого рода. Но раз уж речь идет об убийстве и я знаю, что некоторые случаи ты распутывал. А потом можешь намекнуть полиции — они могут выбрать служебный путь. Это важно.
Я понял. Служебный путь важен, даже если ты работаешь в Музее армии.
— Чертовски мило с твоей стороны. Я никогда не назову твоего имени. Так на что ж ты наткнулся?
— У нас проводится сейчас исследование о шведах, участвовавших в войне на стороне Гитлера. Не мы непосредственно, а один исследователь пользуется нашим архивом. Я говорил с ним, проглядел его документы, — и он замолк.
— Ну и?..
— Оказывается, несколько сотен шведов служили в немецкой армии во время войны. Большинство из них — младший командный состав, молодые парни, дравшиеся против мирового коммунизма и наивно верившие в свою непогрешимость. Хотя чаще всего — жажда авантюризма. Они получили образование в Германии, а потом как пушечное мясо были отправлены на Восточный фронт. Здесь они сначала поступали в танковую дивизию СС «Викинг». Потом большинство из них были переведены в дивизию СС «Нурдланд».
— Прости, что ты сказал?
— «Нурдланд», дивизия СС «Нурдланд».
Вдруг я снова оказался в столовой Халлингов. Мягкий отблеск горячих языков пламени, возбужденные гости. Смех, звон бокалов. И голос Густава. Ясный и холодный. «Наша героическая Нурдланд [14] , барьер против варварства».
— Алло, — послышался голос. — Куда ты исчез?
— Я здесь. Просто кое-что вспомнил. Довольно интересное. Больше, чем ты можешь себе представить. А ты нашел Граншерну в документах?
14
Nordland — северная страна (шв.).
— И да и нет.
— Что ты имеешь в виду?
— Он и есть в них, и нет. Из них следует, что он был добровольцем и учился в военной школе «Ваффен-СС» в Бад Тёльтце. Но не под своим именем. Там он называл себя Фредрик Карлссон. И участвовал в войне на Восточном фронте. С успехом, очевидно, потому что много раз награждался орденами. Получил железный крест. Потом, после тяжелого ранения, его отправили домой. Но все это замалчивалось. Отец его был очень влиятельным. А поскольку он называл себя Карлссоном, то все это никогда и не всплывало. Но нет ничего, что свидетельствовало бы о том, что он замешан в военных преступлениях. Хотя о таком никогда не узнаешь.
«То, что спрятано в снегу», — подумал я. Одно из любимых выражений Густава. «То, что спрятано в снегу, появляется при оттепели».
ГЛАВА XVIII
Дома, в своей квартире на Чёпманнторьет я размышлял: все совсем как в «Десяти негритятах» [15] , только наоборот. Один за другим появляются предполагаемые убийцы, проясняется мотив. Бенгт Андерссон любит Сесилию. Она отвергает его, потому что влюблена в другого. Теперь Габриель Граншерна. Если он собирался провести остаток дней в тишине и спокойствии в своей усадьбе, наслаждаясь жизнью на природе, то он ошибался. «Наша северная страна, наша героическая Нурдланд», — сказал Густав, и глаза его сверкнули. Нет, он смотрел и улыбался
15
Роман Агаты Кристи.
Можно задать себе вопрос: а что скрывают все остальные? Например, Андерс Фридлюнд. Когда я на поминках намекнул на то, о чем говорил Густав, он тоже ужасно отреагировал и ушел. Последнее время он, как и его жена, был нервным и каким-то странным. Не таким, как обычно. А Йенс Халлинг оказался почти в такой же ситуации, что и Андерс. Не потому, что он метил в премьер-министры, а потому, что, по слухам, должен был стать к осени шефом всего концерна. «Если не произойдет ничего непредвиденного», как говорил Густав. Теперь я начал понимать, почему в тот вечер царило такое странное настроение. Тогда я просто удивился, почувствовав, что что-то не так. Что за всем сказанным таился скрытый смысл. Густав сидел в своем кресле: в одной руке сигара, в другой — рюмка с ликером. Делал намеки, полные скрытой ненависти, которые понимали только посвященные.
Габриель называл его садистом. И я был с ним согласен. Но он играл с огнем, который в конце концов вспыхнул и испепелил его. Если, конечно, я не преувеличивал всего, что слышал и видел.
Я зевнул, выключил телевизор, но все равно не мог сосредоточиться. Не было смысла говорить с Калле Асплюндом о Габриеле. Его все равно подозревали меньше других. Я зевнул еще раз, взял газету и полистал ее. Я уже собирался швырнуть ее на пол по дурацкой привычке, которую может позволить себе холостяк, как мой взгляд остановился на фотографии на странице, посвященной бизнесу. Йенс Халлинг. Слухи наконец оправдались. Подробное представление и общее мнение, что он займет пост шефа концерна ИМКО этой осенью, после того как уйдет на пенсию директор Тандбергер, один из грандов шведской промышленности. Власть, влияние, деньги — все это приходит с таким положением в экономике. Я подумал об открытом, улыбающемся лице Йенса. Он производил впечатление человека, которому можно доверять, полного лучезарной невинности, наверное, очень необычной среди деловых людей. Неужели он убийца, неужели за ясным, спокойным взглядом могло такое скрываться? Мне трудно было поверить, но кто знает, когда на карту поставлено так много…
Я вздохнул, газета упала на пол, и я заснул сидя. Проснулся в четыре утра, замерзший, злой, с затекшими ногами. А Клео спала себе в спальне на моей подушке, и когда я согнал ее, она зло сверкнула на меня глазами. Но потом опять смилостивилась и маленьким клубочком свернулась у моих ног. Вскоре мы оба спали.
Весь следующий день прошел в суете. Казалось, клиенты заждались меня, накопив жажду покупок. А это необычно для лета. Я едва успел съесть ланч, ограничившись «мюсли» [16] с простоквашей в своей конторе, которая служила и кухней за индийской шалью на двери, защищающей от посторонних взглядов. Во второй половине дня наплыв клиентов спал, стало полегче, я вернулся в контору и поставил на плиту чайник. Когда я пью слишком много кофе, у меня начинается изжога. Чтобы избавиться от нее, я пользуюсь горстью зерен миндаля. Это помогает и куда полезнее всевозможных препаратов. Клео сидела на окне, притворяясь, что ловит муху. Но все время она косилась в мою сторону, поняв, что настало время перерыва на чай. Клео знает также: если повезет, ей перепадет печенье с кардамоном. Это одна из ее слабостей. Печенье и свежая салака. В том, что касается удовлетворения своих назойливых желаний, она настолько бессовестна, что мне приходится держать печенье в шкафу под замком. Задвижку она открывает, крючок скидывает.
16
Мюсли — смесь геркулесовых хлопьев, изюма и разных сортов орехов.