Красная волчица
Шрифт:
Идет Василий через буреломы и гари, где-то стороной бежит Малыш, ищет зверя. Хмурится небо, сыплет снежок. Легка походка охотника: горы еще не вымотали его силы.
А в серой дали сохатыми бредут хребты. Там, где-то за ними, прокладывают свои тропы Ятока и Капитолина. Глухоманью от стойбища к стойбищу крадется спиртонос Кердоля. И с каждым из них еще не раз сведет Василия судьба.
Часть вторая
Глава I
Серое вылинявшее небо. Горы маячат как тени. Вот уже который день беснуется ветер, мечется по горам, бьется о, скалы, спускается в низины, на еланях поднимает снежные вихри и гонит их по лесу, пригибает деревья к земле, выворачивает их с корнями. Глухо гудит от набегов ветра тайга. Старик Согдямо, набросив на худые плечи, парку — куртку из оленьей шкуры, протянул к очагу костлявые руки. Холодно в чуме. Синий дымок огня торопливо струится в дымовое отверстие. Вот так же струйкой утекает жизнь из тела Согдямо. Сейчас бы взять ружье да пройтись по горам, посмотреть в лицо вьюге. Но ослабли ноги, ослабли руки, ослабли глаза. Сомкнулся мир вокруг чума. Давно старика покинула удаль. Только верные спутники-воспоминания теснятся вокруг него, поддерживают жизнь.
Угас огонь в чуме. Вьюга не унимается. Должно быть, охотники чем-то разгневали злых духов, и те загоняют в гнезда соболей и белок, заметают их следы. Попробуй-ка найди зверьков в такой кутерьме. Согдямо неторопливо набивает трубку табаком, поднимается на слабые ноги, выходит из чума. Ветер с яростью набрасывается на него, в морщинистое лицо бросает снег, рвет парку. С лабаза с жалобным криком снимается ворон. Он голоден. А тут, на лабазе, оленья шкура, от нее идет такой вкусный запах. Но страх перед человеком гонит его прочь. Охотники считают, что эта птица приносит несчастье, потому-то при первой возможности убивают ее. Но ворон старый и опытный, он прилетит сюда, когда опустеет стойбище.
К Согдямо подошел Суктан, ткнулся мордой в колени старика и завилял хвостом, радуясь встрече. Он тоже, старый и глухой. Охотники давно уже не признают Суктана за животное и часто награждают его пинками. Только Согдямо никогда не обижает его. Как и прежде, когда Суктан был лучшей зверовой собакой, старик обращается с ним ласково,
— Пойдем за дровами, — приглашает он Суктана, — иначе околеем. Видишь, как сердятся горы.
Бредут по снегу два старика: Согдямо впереди, Суктан за ним. Согдямо часто останавливается и подслеповатыми глазами смотрит в седую даль.
Там, где-то в горах, охотники добывают зверя. Степан велел промышлять много соболя и белки. Им дали муки, масла, сахару, табаку, спичек. Даже ему, Согдямо, выделили продукты.
«Это все старается Митька Воронов, сын Трофима Двухгривенного, — Неторопливо думает Согдямо. — Не в отца пошел. Шибко заботится об охотниках. А Трофим — худой человек, злей шатуна. Когда старуха заболела, пришел к нему, со слезами просил дать немного крупы, муки, и сахару. Не дал. Говорить не стал, потому что в ту осень соболиных шкурок ему не принес. А где их было взять? Не родился корм, укочевали соболи. Старуха есть мясо не могла, каши просила. Так и умерла голодной.
А Митька сам на стойбище пришел, в бумагу записал, кому что надо. Потом в город ездил. Мне мешок муки дал. Испугался я: чем платить буду, плохой охотник стал. Митька засмеялся. Теперь Советская власть, говорит. Сам немного спромышляешь, сын и невестка помогут. Шибко хорошую власть принесли с войны Степан и Митька. Помочь бы им надо, да силы мало. А когда-то один на медведя ходил, тушу молодого оленя на себе в чум приносил. А сколько за свою жизнь соболей и белок спромышлял — сложи в кучу, однако, гора будет. Все Трофим Двухгривенный забрал».
Нарубил старик охапку дров и понес к себе. За ним понуро брел Суктан. «Хорошую власть принесли Степан с Митькой, — продолжает размышлять Согдямо. — Только одно плохо, зачем ребятишек в город отправили. Совсем тайгу забудут. Кто потом охотиться будет? Прикочуем в деревню, к Степану пойду, говорить стану. Ребятишек возвращать надо. Учить буду их зверя промышлять».
Развел он в чуме очаг, повесил чайник, стало тепло. Вскоре прибежали дети пастуха Хогдыкана — десятилетняя Нака и одиннадцатилетний Камикан. Старик усадил их рядом, налил в чашки чай, разломил пополам лепешку и достал из мешочка два кусочка сахару.
— Петли смотрел? — спросил старик Камикана. Они вместе их ставили.
— Смотрел, — откусывая сахар, ответил Камикан. — Совсем ленивые зайцы стали. Не ходят, спят под колодами, ветра боятся.
— Амака, а мы гнездо нашли, — сообщила Нака. — В нем две белки живут.
— Почто не спромышляли?
— Лук дома забыл, — ответил Камикан. — За ружьем к тебе пришли.
— Какой такой охотник, — рассердился Согдямо. — Пошто без лука ходишь? Съедят звери.
— А мы хотели недалеко сходить, — защищала брата Нака.
— В тайге без ружья и за водой нельзя ходить, — наставлял Камикана дед. — Здесь дом зверя. Он везде ходит. Худой зверь-шатун возле дома подкараулит. Пошто об этом забываешь? Один раз оставишь дома ружье — голову потеряешь. А сохатого увидишь, привязывать его будешь, потом по ружье пойдешь?
Нака звонко засмеялась. Камикан бросил на нее сквозь щелки глаз сердитый взгляд, с шумом отодвинул от себя чашку с чаем и встал.
— Ружье, амака, дай.
— Вместе пойдем, Наку возьмем, — уже миролюбиво предложил Согдямо.
Впереди уверенно, как большой, шагает Камикан. На плече ружье. За ним с большим трудом, как костыли, переставляет ноги Согдямо. За стариком курочкой семенит Нака. Перевалили сосновый бор, спустились в распадок. Место здесь глухое, темное, сплошной стеной стоит ельник. Ветер цепляется за вершины деревьев, в серый снег сыплет продолговатые шишки.
Вот и гнездо. Черный ком на старой ели. Камикан палкой шаркает по стволу дерева, из гнезда выскакивают две белки и с удивлением смотрят вниз.