Красная волчица
Шрифт:
— Правду говорит Кучум, — вмешалась в разговор Бирокта. — Русские купцы за людей нас не считают. Меня, когда еще девчонкой была, Крохалев за три соболя продал. А если бы никто не купил, так бы в лесу бросил. Ой, злые люди. Пошто так? Женщины одежду шьют, чумы ставят, ребятишек нянчат, охотиться ходят, а их за людей не считают. Пошто так?
Правду говорила Бирокта. У женщин жизнь еще хуже, чем у мужчин. Но почему так? Кто придумал такую жизнь?
Еще долго под свист ветра думали свои думы охотники, искали верную тропу в таежной глухомани.
Но вот дружно залаяли собаки. Из леса на лыжах вышла Ятока, сняла котомку, сбила рукавицей снег с плеч и потом посмотрела на охотников, что вышли из чума.
— Худой соболь попал, — сказала Ятока. — Весь день ходила, только к ночи нашла.
На этот раз беда прошла стороной.
Ятока пьет чай. В железной печке потрескивают дрова. Эту печку подарил ей Василий. Вначале Ятока посмеивалась над парнем; эвенки хорошо костром обходятся, но теперь благодарна ему. В чуме тепло, нет дыма.
Добрые духи послали сегодня удачу Ятоке. Но на душе почему-то нет радости. Вчера опять во сне красных оленей видела, а за ними мать стоит и плачет. Три раза она приносила в жертву духам оленей: вначале пять быков Кайнача резал, потом пять важенок, потом пять телят. Ничего не помогает. «Худая из меня шаманка стала, — думала Ятока. — Делаки силу отнял. И охотники другими стали. Раньше убегу от отца, приду к ним, жалеют. Теперь совсем чужие».
А вчера пошла Ятока за дровами и услышала, как Бирокта кому-то говорит:
— Чем Ятока лучше Урукчи? Людей палкой не бьет? Прогонять их надо. И свою жизнь делать, как русские парня в Матвеевке.
Принесла Ятока вязанку дров, бросила у чума, а тяжесть на плечах осталась. «Не хочу я людей обижать. Отец — оленей дал. Пошто меня обвиняют? Я людям добра хочу. Все брошу, как жить стану?»
Думы бредут по тайге, разыскивают Василия. Сегодня Ятока след в хребте видела. Он ходил. Широко шагает. Соболя в колодине промышлял. Рукавицы на колодину клал. Отпечатки остались: бисерный узор поверху. Его рукавицы.
Неспокойно спала в эту ночь Ятока. Снились ей горные реки, через которые она никак не могла перейти, И утром чуть свет оседлала у'чика[24], Придется заехать в чужие охотничьи угодья, но там она не будет промышлять белок. Только увидит Василия, поговорит с ним и вернется.
Поторапливает Ятока оленя. На снегу встречаются следы белок и соболей. Одни присыпало снегом, другие были свежими. Но Ятока на них не обращает внимания.
Перевалила хребет, спустилась в низину. Ерники. На них два сохатых кормятся. Увидели Ятоку, подняли головы, не поймут, что за зверь идет к ним.
— Гэй! — озорно крикнула Ятока.
Сохатые вздыбились и легко побежали к лесу.
Ятока пересекла низину и повернула на север. Где-то здесь должен охотиться Василий. Далеко ходит от зимовья. Ятока старается представить, как он ее встретит, но это ей плохо удается. Она тихо напевает:
Тучи, как птицы, летят,
Сосны на солнце блестят.
К милому едет Ятока.
Горы, где Вася, скажите.
Ветры, мне путь укажите.
Сердце тоскует о нем.
Холодно птицам зимой.
Холодно девушке в чуме одной.
Пусть он меня обогреет.
Смотрит — Василий стоит на косогоре и привязывает белку к поняге. Он в серой оленьей парке, в черной из собачьего меха шапке. Короткая черная бородка делала лицо круглым.
— Вася! — крикнула Ятока и погнала оленя к нему.
Василий выпрямился, его обветренное лицо тронула улыбка.
— Здравствуй, Вася, — Ятока спешилась и робко протянула маленькую ручку. Василий осторожно пожал ее, точно боялся раздавить. Ятока звонко рассмеялась.
— Ты что?
— Чудной маленько. Борода выросла. Стал как старик Согдямо.
— Бритву не успел купить. Сегодня же на костре опалю.
— Не надо, — замахала руками Ятока, — борода хорошо. Совсем большой мужик стал. Теперь приглашай в свой чум. В гости пришла.
— Проходи, — Василий с колодины под кедром смахнул снег. — Хозяйка тайги в таком кресле не сиживала. Не пройдет и года, как пироги и шаньги подам на стол.
— Где возьмешь?
— У меня есть скатерть-самобранка. Это почище твоих духов. На рожне глухаря изжарим. Утром попался, не хотел стрелять, потом соблазнился. Теперь сгодится. — Василий разложил костер, повесил над ним котелок на таган, разделал глухаря. Ятока с любопытством следила за ним.
— Теперь придется немного подождать. — Василий закурил и сел рядом с Ятокой.
— Как промышляешь? — спросил а Ятока.
— Неплохо. А ты как живешь?
— О тебе шибко скучаю. Вот привезла тебе подарок. — Ятока достала из сумки меховые чулки, расшитые красной тканью. Василий, рассматривая узоры, проговорил:
— Мастерица. Спасибо.
— Ты, наверное, совсем забыл Ятоку?
— Нет, Ятока, не забыл, — задумчиво ответил Василий. — Узелок все крепче затягивается. В одну петлю лезем. Как бы выть потом не пришлось.
— Пошто так?
— Скажи, ты соболей в город кому-нибудь посылала? Купцу Крохалеву?
— Зачем купцу посылать буду? У Дмитрия в Госторге провиант брала, ему сдавать буду. Так Степан велел.
— А вот Степану кто-то сказал, что посылала. И я тебе помогал. — Василий испытующе посмотрел на Ятоку.