Красная волчица
Шрифт:
Река Глухариная небольшая, сажен тридцать шириной. Все жители находились на косе. В кругу было видно деда Корнея, Василия, Кучума. Они склонились над чем-то.
Степан протиснулся в круг. На дресве стоял медвежонок и пугливо озирался по сторонам. Потом начал по-детски хныкать.
— Что теперь с ним делать, один лешак знает, — озадаченно теребил бороденку дед Корней.
— Где вы его взяли? — спросил Степан.
— Медведица привела, — оживился дед Корней. — И что ей вздумалось по этому месту пройти? Или троп мало в тайге? Учуяли ее собаки и насели. Угнали в горы. А этот поганец на дерево. Отсиделся там. Что теперь с ним делать?
Отпустите, — посоветовал Степан.
— Отпустить немудрено. Сгинет без матери, ведь дите неразумное. А вырастет — зверь будет. Вот незадача.
— Дедушка, отдай нам, — выступил несмело из толпы Урукон.
— Возьми. Да накорми. С утра голодный. Молока дай. А к осени заматереет, тогда и отпустим его в лес.
Ребята поймали на поводок медвежонка и гурьбой повели на стоянку.
— Как у тебя, Корней Иванович, дела? — спросил Степан. — Веди, показывай строительство.
— Один дом уже совсем готов. Вселять будем кого или обождем, когда все достроим?
— Чего ждать-то, Корней Иванович? Кличь людей. Степан поднялся на крыльцо нового дома, поправил ремень на гимнастерке.
— Товарищи! Еще вчера Боков, Урукча, старик Двухгривенный за людей нас не считали. Мы гнули спины, на охоте да в оленьих стадах себе простуду наживали. А что нам доставалось? Костры да морозы.
— Долги еще были, — напомнил Согдямо.
— Вот-вот. И было так потому, что силы мы своей не знали и жили, как кроты, каждый в своей норе. А встали в один строй. Вот и в тайге выросла деревня. Это же здорово! От этой деревни у нас, таежников, начинается новая жизнь.
— Мне слово, Степан, дай, — попросил Кучум.
— Говори, паря, — отозвался дед Корней.
На крыльцо поднялся и встал рядом со Степаном Кучум.
— У нас есть такой обычай, — Кучум волновался. — Если ты протянул руку в беде охотнику, то становишься братом этого охотника и членом нашего рода. Вы построили нам дома, своими руками зажгли огни в очагах — огни жизни. Так пусть огонь нашего рода будет и вашим огнем. Теперь вы все члены нашего рода. Как говорят русские, низкий поклон вам, кровные братья.
— Спасибо, Кучум, за доброе слово, — пожал Степан его сильную руку.
— И тебе, Степан, спасибо за то, что другом пришел к нам.
— В первый дом мы решили поселить самого уважаемого охотника — Согдямо. Проходи, дедушка, — пригласил старика Степан.
Согдямо поднялся на крыльцо. Помолчал, а потом сказал:
— Шибко спасибо вам. Но в дом, однако, жить не пойду.
— Ты что это, ядрена-матрена, — закипятился дед Корней. — Или еще не надоело кости морозить в чуме?
— Шибко надоело. Но не пойду в дом жить. Прилетят добрые духи, где они меня найдут? Увидят дом, скажут, люча тут поселился.
Все озадаченно смотрели на Степана. Положение. Как из него выкрутиться? Всех выручил Сема.
— Дедушка Согдямо, а мы им напишем, что ты здесь живешь. — На дощечке Сема написал углем: «Согдямо», а дощечку прибил к двери. — Вот и все.
Старик с уважением посмотрел на непонятные ему знаки и шагнул в дом.
— А теперь я всех приглашаю на праздник — рождение деревни, — проговорил Кучум.
— Спасибо, — за всех ответил Степан. — Я вам, товарищи, привез хорошую весть. Письмо получил из губкома комсомола, место одно дали на рабфаке. Так что давайте думать, кого пошлем учиться.
Для большинства слово рабфак значило, что надо ехать куда-то далеко. И от этого «куда-то» было тревожно. Ведь для всех жителей Матвеевки за горами жизнь была непонятной, а потому чужой.
— Вот и для нас пришло время за науку браться, — продолжал Степан. — Отправить надо парня серьезного, чтобы не подвел нас.
Все почему-то посмотрели на Василия. А у него от этих взглядов пот на лбу выступил.
— Васю надо послать, — предложила Надя.
Василию стало тяжело дышать.
— Я так же думаю, — улыбнулся Степан.
— Страшновато что-то, Степан, — сказал Василий.
— Чудак-человек, зверя не боится, а перед городом струсил. Там тебе и театр, и библиотека, и вся культура. Кто за то, чтобы комсомольца Василия Воронова направили на учебу в рабфак? Единогласно. Поздравляю, Василий. Помощь нужна будет — нас кличь. Пиши, коли мешать там разная контра будет. Найдем управу.
Василий поднял голову.
— Степан, пошли хоть Сему, вдвоем подручней будет.
Женя подвинулась к Семе, точно закрыть его хотела.
— На будущий год и Сему пошлем, вместе с Женей. А пока тебе одному придется ехать, и не мешкай, собирайся в дорогу. Придешь в обком комсомола, обскажешь все. Они определят тебя, куда надо.
Через несколько дней Василий с Ятокой были уже в Матвеевке. Мария Семеновна обрадовалась их приезду. Засуетилась. Увидела берестяной короб, а из него на нее уставились синие глазенки.
— Ты где это его взяла, девонька? — спросила Мария Семеновна.
— Сын. Димка.
Мария Семеновна удивленно посмотрела на Ятоку, потом на Василия.
— Твой сын?
— Мой, — смущенно ответил Василий.
— И скрыл от матери, — обиженно поджала губы Мария Семеновна.
— Ятока все.
— Я с вами обоими еще потолкую.
Мария Семеновна поставила зыбку на кровать, вынула ребенка и положила на одеяло. Димка сучил ногами, тянулся ручонками к Марии Семеновне и улыбался беззубым ртом.
— Вшитый отец, — улыбнулась Мария Семеновна. — Захар, ты только погляди.
Захар Данилович подошел к кровати, Димка посмотрел на него и закричал.