Красное, белое и серо-буро-малиновое
Шрифт:
– Вот поди-ка! Рвань да пьянь, не умеет правильно ни говорить, ни мыслить, а занимает пост комиссара, жрёт и пьёт за пятерых, ездит на извозчиках и портит воздух!
Впрочем, тут же добавляли:
– Мы люди тёмные, повиноваться должны власти, уж какая она ни на есть!
Социализм по-кузькински (в соответствии с его брошюрой «Социализм как детский возраст коммунизма») действительно привёл экономику Головотяпии к полному краху: почти две трети своих потребностей жители городов Головотяпии покрывали за счёт украденного с предприятий.
Глуповцы, буквально понявшие лозунг большевиков «грабь награбленное», в первые же месяцы советской власти в массовом порядке стали грабить имущество предприятий и мастерских, на которых они работали. В считаные дни они растащили по домам сырьё, топливо, орудия труда, полуфабрикаты и готовую продукцию. К моменту прихода в Глупов Белоглуповской
Зойка Три Стакана среди первых мероприятий советской власти распорядилась установить на фабриках, заводах и железнодорожных мастерских рабочий контроль из числа большевиков, естественно. Старорежимные спецы, которые либо не успели убежать, либо приняли с энтузиазмом советскую власть, осуществляли руководство этими производствами, но рабочий контроль отчаянно мешал им это делать, суясь во все вопросы своим пролетарским носом.
Первое, что сделали профсоюзы вместе с рабочим контролем, – так это уничтожили разницу в оплате труда рабочих (высококвалифицированных и неквалифицированных), что вызвало резкую критику со стороны спецов. Тогда и спецам стали платить столько же – будут знать, как болтать! А поскольку работа в большей части на фабриках не была сдельной и все рабочие получали одинаково вне зависимости от квалификации, опыта и количества произведённой продукции, первыми возмутились квалифицированные рабочие, которые в старые царские времена, получая хорошие зарплаты, были «белой костью» пролетариата – имели добротные дома в рабочих слободах, хорошо одевались и книжки читали. Их возмущение легко понять: мол, мы работаем и лучше, и больше, и качественнее – так почему же нам платят так же мало, как и чернорабочим?
На это им партийцы ответили:
– А где же революционная справедливость? Мы что – хотим, чтобы у нас были и бедные, и богатые? Как при старом режиме? Нет, не хотим. Значит, все должны быть равны – и в возможности одинаково хорошо трудиться, и в возможности получать одинаковые карточки. И ваша революционно-пролетарская сознательность, а не размер карточки, должна вести вперёд, к тому, чтобы вы работали лучше, чем прежде, – ведь теперь вы работаете не на пузатого фабриканта, а на рабоче-крестьянскую советскую власть!
Тогда квалифицированные рабочие перестали активно работать, а просто делали вид, что работают, и в основном отсиживали время на рабочих местах, либо что-либо изготавливали, как тогда стали говорить «налево». Объёмы производства на предприятиях Глупова ещё больше падали. Не отставали по уровню падения производства и железнодорожные мастерские.
Для того чтобы рабочие с голодухи не разбежались, руководители предприятий, по согласованию с властью, стали выдавать часть зарплаты (а она ещё существовала как пережиток прошлого) натурой: лыковязальный комбинат выдавал лыко, а также лапти и лукошки из него; пеньковый завод – пеньковую верёвку и грубую льняную ткань для мешковины; железнодорожные мастерские – железные рессоры, колёса и пропитанные креозотом шпалы. Легче всего в таких условиях было работникам лыковязального комбината и пенькового завода – они обменивали в деревнях Глуповской губернии свою продукцию на еду. А вот работникам железнодорожных мастерских было сложнее – на первых порах крестьяне ещё обменивали железнодорожные колёса на хлеб и сало, поскольку крестьяне думали примерно так: «мало ли что? А вдруг пригодится?». Но через некоторое время крестьяне поняли, что вряд ли им пригодятся тяжёлые железнодорожные колёса или рессоры. Тогда рабочие железнодорожных мастерских, не находя сбыта своим рессорам и не имея никаких заработков, стали голодать и грозились бросить работу. Советская власть пошла навстречу трудящимся и официально разрешила им на своих рабочих местах выпускать продукцию для продажи (дополнительно к основной работе), а не только чинить прохудившиеся вагоны и паровозы. Теперь рабочие мастерских и фабрик Глупова были заняты тем, что из имеющихся на предприятии материалов делали для себя продукцию на продажу: медные зажигалки, ножи, топоры, ломы и т. п. После этого рабочие выделяли из своего круга ходоков, которых отправляли по деревням – обменивать произведённое на хлеб, мясо и овощи. Времени для работы на советскую власть у рабочих почти не оставалось – вагоны не чинились, лыко не вязалось.
На фоне всеобщего запустения островками благополучной жизни смотрелись немногочисленные ремесленные мастерские и артели, то есть те предприятия, которые не были национализированы. По декрету «О национализации предприятий ряда отраслей промышленности, предприятий в области железнодорожного транспорта, по местному благоустройству и паровых мельниц» от 28 июня 1918 г. национализированы были все предприятия стоимостью выше 500 тыс. рублей. На тех предприятиях, которых не коснулся декрет о национализации, остались прежние меры стимулирования и оплаты труда; они производили ту продукцию, за которую сразу же получали в деревнях и деньги, и хлеб.
Появилась даже пугающая тенденция перетока высококвалифицированных рабочих из национализированных предприятий в эти частные заводики и мастерские. Тогда Зойка Три Стакана взялась за дело со всей революционной сознательностью. По её предложению Глуповский губернский совет принял решение, в соответствии с которым национализировались все предприятия города и области «ввиду важности государственного значения», за исключением тех из них, на которых работало менее 10 человек, а если там был механический двигатель, то такое предприятие национализировалось. После таких мер зачатки рыночной экономики и капитализма были подавлены. Глуповцы стали жить впроголодь.
Правда, не голодали советские служащие, поскольку 90 % всех доходов глуповских чиновников составляли взятки и воровство государственных средств – это убедительно доказал глуповский статистик С. Глумилин. Он подал на имя тов. З.А. Розенбам соответствующую аналитическую записку со статистическими выкладками. Зойка Три Стакана внимательно изучила её и вызвала к себе автора.
– Это хорошо, товарищ, что ты так печёшься о советской власти. Хорошо. Но пойми: государство эксплуатирует труд чиновников в тяжелейших условиях, загружает непосильной работой, не считается с перегруженностью и недосыпом. Взамен ничего, кроме жалкой зарплаты и скудного пайка, дать им не может! На заводах и фабриках рабочие могут хоть зажигалки для продажи изготавливать, чем и живут. А чиновники наши – не могут. Из чего им зажигалки делать? Так разве виноваты эти наши честные (я в этом уверена) советские работники, что и они сами, и их семьи есть хотят, и поэтому кое-что себе берут из государственных, то есть своих средств? Нет, не виноваты. Так что подождём победы революции, тогда и наведём в этой сфере порядок.
Глумилину за проявленную инициативу подарили в благодарность две вязанки дров и пять килограммов сахара. После этого С. Глумилин часто готовил самые разные аналитические отчёты по экономическому состоянию Глупова и Глуповской губернии и представлял их Зойке Три Стакана, получая в ответ соль, крупу, масло и т. п. Таким образом, ему удалось обеспечить выживание нескольких сотрудников бывшей земской статистики и некоторых доцентов Глуповского университета.
При таком официальном подходе ко взяточничеству со стороны властей Глупова оно приобрело невиданный даже в царское время размах. Советские чиновники брали взятки в любых формах и вымогали эти взятки, используя самые изощрённые методы. Многие советские работники завели себе любовниц из числа помещичьих и буржуйских жён, чьи мужья по определению, как представители имущих слоёв, были виноваты перед советской властью. Тем самым семьи этих женщин хоть и проживали в страхе, но реквизиции и аресты обходили их стороной. Да и мужья, виновато опуская глаза при виде возвращающихся с «работы» жён, могли только горько вздыхать, всё понимая.
В Глуповском ЧК также зарабатывали, как могли, реквизициями, но это были разовые акции, и время от времени личный состав ЧК голодал. Тем более что их кормовая база непрерывно уменьшалась. Кечистов и вовсе договорился с Матрёшкиным о создании в недрах ЧК особого хозяйственного отдела под руководством самого Кечистова. Было это так.
Однажды Кечистов по делам Глуповской ЧК поехал в Москву и взял с собой в купе на всякий случай несколько мешков с мукой. Поскольку в качестве взяток или подарков мешки муки в столице не понадобились, он, выгодно обменяв в Москве муку на фабричные товары, привёз их в Глупов, где обменял уже на несколько десятков мешков муки, три пуда копчёного сала и бочонок мёду. Кечистов сразу же прикинул в голове размер мультипликатора, который умножал количество муки и товаров в обороте, и, не раскрывая всех подробностей, предложил Матрёшкину этот способ решения продовольственной проблемы в ГлупЧК. Матрёшкин согласился.