Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 4
Шрифт:
То есть: надо было буквально сейчас, за несколько часов – Павлу Николаевичу, конечно, кому ж ещё? – написать это воззвание, и сегодня же вечером принять его на заседании кабинета, и чтобы завтра оно уже было в газетах. Прямо вот сейчас, за утренним кофе, не отрываясь, тут же, набрасывать его – да не социал-демократическим шавканьем, а достойным государственным языком.
Но именно сейчас-то надо было ехать на дурацкую церемонию – церемонию принятия присяги Временным правительством в Сенате.
Тем более дурацкую, что вчера же, под давлением Совета, правительство должно было отменить присягу для армии, так торжественно установленную. Присяга для армии хоть имела смысл, потому что простые люди верят в этот акт, – но какой смысл имела присяга образованных министров? – только нежелательный оттенок легитимности к порядкам старой России.
Однако надо было спешить к 11 часам в Сенат – и надевать – что же? торжественный чёрный сюртук. (По пути, в автомобиле, уже записывал некоторые фразы воззвания к полякам.)
А Керенский явился на церемонию не в сюртуке, но в наглухо застёгнутой своей полурабочей куртке (которою он, очевидно, хотел изобразить сюртук Наполеона). Оделся так, совершенно не считаясь с общей формой, и даже нарочито, чтобы выделяться демократичностью. И ещё более нарочито, проходя помещения Сената, здоровался за руку со всеми швейцарами и курьерами.
Ах, поздно осознал Павел Николаевич, какого же он дал маху, сам позвав этого демагога в правительство.
Ещё он обратил внимание на уныло-усталое лицо сильно постаревшего Гучкова. Но не обменялись с ним ни словом. А князь Львов светился торжественной глупой радостью.
Тем временем министров пригласили войти в зал 1-го департамента. Здесь, как и во всех залах Сената, был снят портрет бывшего царя, светлел-зиял прямоугольник на стене. Вот уже стояли буквою «П» в своей позолоченной форме 24 престарелых сенатора – и сгруженной кучкой в центре стали министры.
Всё это напоминало детскую игру, когда нужно делать как можно смешней, но не рассмеяться, а то проиграешь. Всех министров попросили поднять правые руки и в такой неудобной позе долго стоять, выслушивая и повторяя слова сенатора-председателя. И слова, конечно, самые банальные: …перед всемогущим Богом и своею совестью… служить верой и правдой народу державы Российской… подавлять всякие попытки к восстановлению старого строя… – (как будто в этом состояла теперь борьба) – …все меры к скорейшему созыву Учредительного… и преклониться перед его волей…
Прежде чем «преклониться перед его волей» – надо было поворачиваться побыстрей да действовать как мужчинам. А вот Гучков – что-то дремал, не оказывался союзник.
Дневное заседание правительства отменили, а до вечернего Павел Николаевич успел составить не только великолепное обращение к полякам, а ещё придумал и более ловкий ход: создание Ликвидационной Комиссии Царства Польского (с участием видных поляков)! Это уже действительно был настоящий ход действия, язык правительства, а не какого-то митинга в случайном помещении, – и показывал, что Временное Правительство не первый день и серьёзно готовится к освобождению Польши.
Ликвидационную комиссию министры сразу поняли и приняли. Но само воззвание? – министры вдруг закапризничали, стали критиковать. И никто не мог возразить по существу: какие ж его мысли неверны? Освобождённая Россия в лице своего Временного Правительства спешит обратиться к вам с братским приветом? – так в лице правительства, а не совета депутатов. Срединные державы Европы предлагают вам призрачные государственные права и этой ценой хотят купить кровь поляков, которые ещё никогда не боролись за деспотизм? – абсолютно правильно. Свободная Россия зовёт вас в ряды борцов за свободу народов? – но это оборот, которым Милюков гордился: что мы – опередили их в свободе, пусть нос не задирают, и теперь зовём их. А дальше – главное программное заявление: что Временное Правительство считает создание независимого польского государства…
Да, но в каких границах независимая Польша? Разумеется, за счёт всех трёх – России, Германии и Австрии.
– Но, – тяжело возразил Гучков, – если им самим дать определять, где кончается Польша, то они отхватят Минск и Киев и всю Литву.
– Я думаю так, – искал Милюков: – из земель, населённых в большинстве польским народом.
– А где пополам с малороссами?
– Нет, тут надо доработать, подумать, как бы не ошибиться. Поляки – слишком чувствительный народ.
– Надо оговорить, – хмурился Гучков, – что, дескать, Россия надеется, что те народы, которые, ну… связаны с Польшей веками совместной жизни, тоже получат, и в Польше, обезпечение национального существования.
Милюков и сам понимал, что поляков надо укоротить, но его формулировка была более тонка.
Дальше – про будущий братский союз с Польшей – правильно. И ссылка, что только Учредительное Собрание может дать согласие на территориальное изменение России – юридически безупречна, этого не может сделать даже правительство, не то что совет депутатов. Светлый день истории, день воскресения Польши, союз наших чувств и сердец – это всё хорошо, но сошлись на том, что надо всё же дорабатывать. Ну, к завтрашнему заседанию, Павел Николаич.
Теряем день. Уже и так всё отлично выражено. Какой набор нерешительностей! Павел Николаевич надулся. Завтра представит в том же виде – и всё примут.
И – потянулась, потянулась занудная череда мелких дел, это правительство не умело отбирать главное от неглавного. (Да у Павла Николаевича своя есть неотложная работа: готовить к изданию свои думские речи с восстановлением выпущенных мест – русская публика заслужила прочесть их полностью. Нет, сиди слушай эту ерунду.)
А вот была телеграмма от духоборов из Канады: они, 10 тысяч, бежавшие от зверского царского правительства, теперь хотели бы вернуться на родину, рассчитывая, что новое правительство не будет же их привлекать к воинской повинности. Казалось бы: мечта Льва Толстого, и князь Львов особенно рад выполнить? Но это был бы совсем невозможный и нетактичный шаг сейчас! И как у них не хватает терпения посидеть тихо в этой Канаде? Если мы их сейчас освободим от воинской повинности – то какие будут обиды в армии? во что превратится государство?
Однако прерывая череду вопросов – подошли шепнули князю Львову, а он объявил, не благоугодно ли будет министрам прервать заседание и в полном составе выйти в круглый зал Государственного Совета – нельзя не выйти – для принятия депутации Черноморского флота.
Нечего делать. Покидали все бумаги и портфели на столах и потянулись в ротонду. Эти депутации начинали уже вконец заматывать.
Министры стали недружной кучкой, не доходя до центрального паркетного круга, а со стороны розовомраморного зала вошли под сень колончатой ротонды человек 30 черноморцев, многие молодцеватые.