Красное на остром, или Опоздание Бога Войны
Шрифт:
– Целёхонек, – расхохотался Утц – словно горшок расколол около уха… – Как целка прям…
– Ну, – удивился Мигол, и сам тогда повеселел. – Что, прям вообще? Нигде не посекло даже?
– Ободрало – да, – заверил его Утц. – Но крови нигде не вижу. Форменку порвало знатно, правда… И не торчит ничего из тебя. Ухо только завернуло, как у поросенка…
– Дела! – сказал Мигол. – Так жамкнуло… я уж думал – того… руки-ноги.
– Да уж! – в тон ему подтвердил Утц. – Дела…
Он опять дергал траву, тряс землю из корешков. Скрутил здоровенный травяной колтун, сунул его Миголу под нос.
–
Тот потянулся за колтуном… замер недоуменно – рука была занята пистолетом.
– Бабка-то… – вспомнил он. Вскинулся, заорал на водилу. – Где она опять, дрянь старая?
Тот вылупился на него… подобрался, чуть отодвинувшись.
– Ты чего, старшой? Чего ты…
Мигол, озлившись на непонятливого, задергался – извернулся, встал на четвереньки. Пыль потекла с него двумя обильными ручьями, Утц даже рукавом загородился.
– Ты чего завозился-то… – сквозь рукав увещевал он. – Не вставай пока, слышь… Свалишься же, двинешься башкой.
Но Мигол уже подворачивал под себя шаткие сапоги – водиле пришлось, хочешь не хочешь, а подставить плечо. Мигол поднялся, опираясь на него свободной рукой – как на костыль. Склоны были пусты по обе стороны, только густо припорошены пылью. Если и оставались где-то следы от бабкиных деревянных башмаков, то взрывом их слизало. И нигде не валялось в траве ни лоскута, ни целой тряпки. Вверх до самого гребня склон был голый – только поверх злорадно выглядывали колючие вихры кустарника.
Кузнечики понемногу снова принимались голосить.
– Вот же… – сказал тогда Мигол, опуская пистолет. – Отродье бесово!
– Ты успокойся, – посоветовал Утц у него из-под руки. – Далась тебе эта бабка. Ну ее… И ствол-то ты того… зачехли… Нельзя сразу после такой передряги стволом махать, не знаешь, что ли? Вон, чертей уже видишь, похоже… Померещится вдруг чего – пальнёшь сдуру. Страшно мне тут с тобой.
Мигол послушался – полез стволом в кобуру. Там было туго от земли… пистолет аж упёрся.
– А то – мне отдай, – предложил водила. – На пока… Как расчухаешься, так заберешь…
Мигол не удостоил его ответом, отковыривая и вытрясая из кобуры еще теплую на ощупь спекшуюся земляную корку. Ишь, чего захотел…
– Сильно тебя тряхнуло все-таки! – подытожил водила. – Сам не свой, прямо. Пойдем к машине, а? Умоешься…
Они побрели вверх – мимо овального пятна из остатков несгоревшего толуола… в обход курящейся по краям воронки. Мигол понемногу приходил в себя, хотя ноги его не совсем еще слушались – будто обе теперь были левыми, шагали каждая сама по себе. В одиночку он в этот подъем нипочем бы не взволокся, но Утц подпирал его, как надежная суковатая трость, и вдвоем они – тихонько ковыляли и ковыляли.
Прицеп стоял боком, почти поперек распадка – вывернув сцепку на совершенно невозможный угол. Тросы, что стягивали борта поверх груза, лопнули от взрыва, и борта беспомощно раскрылись – всевозможное железо усеивало дно балки от края до края. Половина танковой башни, что им нагрузили поверх, придавив ею все остальное – съехала на склон, и стояла теперь почти вертикально.
На ее затыльнике, прямо по броневой плите, было намалевано на латинице: «Col. F.K.». Краска выгорела на солнце, свернулась шелушащейся чешуей.
Они дотащились до колеса, которым Утц поймал мину… и встали, ошалело переводя дух…
Покрышку начисто сорвало с диска… по его расколотым краям прилепилось только то, что успело мгновенно пригореть. Раму прицепа выгнуло коромыслом, отчего тот весь сгорбился, сделался похожим на большое издохшее животное. Сцепка торчала, как сломанный бивень, упираясь в задницу следующего прицепа… который тоже повредило и подвинуло.
– Старшой… – сказал Утц с натугой, откуда-то из-под подмышки. – А ты, правда слона видал?
– Где? – оторопел Мигол. – Какого слона?
– Ну, в Столице… Ты же ездил, вроде, в Столицу… Мне газорезчик этот рассказывал… как его… Лысый такой и морда будто пожевана…
– Хиппель? – спросил Мигол.
Утц только плечами пожал – откуда мол я знаю? Хиппель или ниппель… Газорезчики – в поле, железо кромсают… а водила же в дороге все время. Когда знакомиться? Да и зачем? Стропалей – и то по именам не помнишь…
– Так он и есть стропаль…
Но Утц не хотел о Хиппеле…
– Говорят, там слонов держат еще, в Столице… – сказал Утц. – Ну, чтоб люди смотрели…
– Нашел время! – отрезал Мигол. – Вот прям сейчас тебе приспичило?
Он отпустил его плечо и молча показал на покореженный транспорт и разваленный груз…
– Да, так вот – подумалось просто… – продолжал допытываться Утц. – Лысый-то, кореш твой – похоже, мастер баки заливать. Рассказывал, как при нем бомбой слона убило – я и заслушался… Тоже, говорил, кишками да ребрами половину квартала забросало. Как думаешь, брешет? Слон же не может ростом с целый прицеп быть? Или может?
Мигол не ответил ничего, глядя на всё это безобразие… и Утц тоже постепенно затих, отвязался… Осторожно, присматривая за своевольными ногами, Мигол переступил через размотанную гусеничную ленту. Он ее помнил при погрузке как тугой тяжеленный рулон, подвязанный проволокой – когда автокран отпустил его в воронку бортов, то прицеп словно присел и подобрался. Взрывом рулон швырнуло на откос, разодрав проволочные скрутки – и он петлями развернулся по склону, словно панцирный змей.
– Ты видел? – сказал Мигол, кивнув шоферу на крайний, измочаленный газовой горелкой трак.
– Ну да, ни хрена себе… – согласился тот. – Здоровая!
– Что это было, а? Как думаешь?
– Я ж не танкист… Это ты кореша своего рябого спроси – он же ее резал.
– Да я не о том! – разозлился Мигол. – Сколько весит такая? Тонну? Видел, куда ее зашвырнуло? Это ж с какой силой рвануло? На что это мы с тобой такое наехали?
– А-а-а… ты про мину, что ли?
Утц только руками развел.