Красные камзолы

Ланков Иван

Скрипнула дверь, Семен Петрович ушел. Мда. Дела! Научить французскому! Да я ж его сам-то знаю через пень-колоду. Ну, могу понимать о чем Джо Дассен поет. Ну смеюсь над шутками Луи де Фюнеса без перевода. А вот Вольтера в оригинале прочитать — это уже извините. И что Матерацци сказал Зидану — тоже не понимаю.

Но, как говорится, это уже никого не волнует. Обсчество сказало надо — Жора ответил "есть!" В конце концов — это тоже шанс.

* * *

К вечеру пришел Федька Синельников, денщик Ниронена. Снова пошла учеба. Он крутил-вертел ружье на двенадцать счетов, а я учился смешивать сапожную ваксу из куриного яйца, печной сажи и прокисшего пива. Править английскую бритву об кожаный ремень и мое любимое занятие — колоть пальцы шилом в попытке попасть хотя

бы в наперсток. Слушал лекцию про лошадиную сбрую, как чистить коня, как седлать и расседлывать, проверять подпруги. И надо все запомнить теоретически, учитывая, что Федька рассказчик не ахти. Но и он тоже замучился, за три часа запомнить все строевые экзерции в тесной комнате. Поменялись, блин, на свою голову. Два теоретика. Как там, один из признаков интеллигента? "Теоретически вы умеете колоть дрова". Так вот теперь я теоретически умею седлать коня, ага. Ну ладно, прорвемся.

На следующий день Федька принес мне листы бумаги, карандаши и перья с чернильницей. Я начал готовить учебно-методическое пособие по французскому языку, каким я его помнил со школы, а Федька жаловался на то, что после стойки на длинном шаге у него с непривычки ноги болят.

Так, потихоньку-помаленьку готовились к замене целых два дня. Потом лекарь решил, что спина моя зажила достаточно и хватит бездельничать. Пора чистить сапоги их благородию.

Что ж за служба у меня такая — то ямы копай, то сапоги чисти! А если вдруг доведется подвиг совершить — так сразу плетей… Не, я все-таки попробую дать по рогам Ефиму. И Ереме заодно. Как вспомню, с какой готовностью они мне руки заломали…

* * *

Жить мне теперь предстояло в том же дворе, где остановился на постой порутчик Ниронен. Только он обитал в доме, ну а мне досталась хозяйственная постройка, называемая словом "рига". Это такая северная модификация овина — помещение для просушки и обмолота зерна. Там есть какая-никакая печь, сухой пол, утепление. С прошлого года осталась солома и мешки с мякиной и отрубями — тоже побочные продукты хлеборобного производства, бета-версия нашего комбикорма. То есть спальное место у меня достаточно теплое и удобное, до поры до времени. Когда начнется уборочная — придется переместится в другое место. А пока так. Да и хозяева довольны. Раз в риге солдат живет — это все-таки какая-никакая гарантия, что ничего оттуда не растащат другие солдаты. А то наши же много на что горазды. Вон как в Луге мой сортир на дрова разобрали — так и здесь могут жерди для колосников стырить да утащить себе на дрова. Солдаты — они народ простой, без комплексов. Ежели чего спереть можно — будь уверен, обязательно сопрут. Как вот я, например, пока в лазарете лежал — разжился мотком тонкой бечевы из пеньки. Вещь нужная, в хозяйстве пригодится. Тем более узлы всевозможные я вязать умею. Батя частенько высотными работами на стройке подхалтуривал, потому одно время любил нас с братом учить всякие узлы разные вязать. А уж как эта бечевка в лазарете оказалась — то не моя печаль. Может, штатно лекарь откуда-то выписал, а может, и хозяйская, у которых лазарет на постой разместился. В общем, свои пожитки мне Федька из "нашей" деревни притащил. Мундир, шпагу, пояс с лядункой и сумками, ранец со сменным исподним. Ружье, разумеется, теперь у него. Оно на капральстве числится, а не на солдате. А лядунка с двадцатью патронами — она, получается, моя личная, а не к ружью приписанная? Ну да ладно, пусть будет. Запас карман не тянет. А Синельников пусть свою из обоза добывает.

В соседнем доме, кстати, квартировал ундер-офицер Фомин. Да и Федька говорил, что они частенько вечеряют вместе. Видимо, у них с давних пор дружба. Так вот. Денщики должны просыпаться раньше своих офицеров, чтобы к побудке офицеру был готов легкий горячий завтрак, нагрета вода для утреннего туалета, почищена и подготовлена одежда. А как проснуться раньше? Будильников-то нет! Это в Луге были часы и солдатская передача времени. Здесь как?

А вот так. Ночью в обоих деревнях, где расположилась наша рота, стоят посменно дозорные. Вот с ними и надо договариваться. Тогда пара патрульных в шестом часу утра дойдет до тебя и разбудит. Так-то оно им не надо, у них другая работа. Будь любезен, заинтересуй, ага.

Федька мне простодушно так и объяснил, что надо, мол, тырить со стола господ офицеров всякие ништяки, чтобы отблагодарить "будильник". Мда… Что-то надо решать с часами. Пока был в капральстве — отсчет времени это была не моя проблема. Теперь надо что-то с этим решать. Может, с местными договориться? Так я латышского не знаю. Хотя, может, с рыбаками поговорить? Эти маньяки на Двину с утра ходят вообще за час до рассвета. А летом в этих местах светает как раз часа в четыре-пять утра… Или таки намекнуть Ниронену, что надо бы ему приобрести часы с кукушкой, чтобы все было как у настоящих офицеров? Да ну! Инициатива чревата. Скажет, мол — давай, солдат, роди мне такие часы, и крутись как хочешь. Ладно, об этом подумаем вечером. А на первый раз меня разбудил Федька.

Премудростей немного. Растопил плиту на улице под навесом, что к сеням пристроен, поставил греться чан воды и небольшой медный чайник. Ниронен, как и Фомин — страстный любитель чая. Где его только добывать умурдяются? Федька приказал беречь чай как зеницу ока. Его в запасах Ниронена не так много осталось — небольшой кулек где-то в пару фунтов. Чуть больше полкило. Вроде и немало, а непонятно, на сколько это количество растянуть требуется.

Потом аккуратно собрать одежду, сапоги, стряхнуть налипший на сукно мусор, начистить самодельной ваксой обувь. Если зима или дождь — постараться подогреть одежду на кухне или еще где. Мелочь, а боярину приятно.

Да, кстати. В этом времени говорят "боярин". Слово пока еще не сократили до привычного в моем времени "барин".

Вот и шесть утра. Может быть, конечно, и не шесть. Но караул в деревне сменился, а, значит, эту точку времени мы объявим утром.

Федька убежал в деревню к капральству, а я отправился будить и помогать одеться порутчику.

Тот сделал вид будто и не заметил, что у него денщик сменился. Молча поднялся, принял стакан воды, пошел во двор в уборную. Так же молча умывался, а я поливал ему на руки из ковшика. Потом легкий завтрак — хлеб, нарезанное тонкими ломтями холодное вареное мясо — это я пытался бутерброды с колбасой изобразить, только из говядины. И горячий чай с парой кусков сахара вприкуску. Потом помог облачиться в камзол со всеми его пуговицами — и дальше до самого вечера превратился в тень командира роты.

Признаться, основной проблемой этого дня было держаться строго в паре шагов за господином. Не знаю почему, но чтоб было не скучно, я пытался добиться полной синхронности в движениях с Ниронненом. Сказано — будь тенью, я и пытаюсь. Потому рабочий день командира роты у меня в голове особо не отложился. Все старался уследить за движениями и за своей выправкой. А так командир занимался проверкой провианта, смотрел за шагистикой, беседовал о чем-то с унтерами и капралами. Пару раз давал мне таскать свою папку с исписанными крупным почерком листами бумаги. Так и день прошел. Но на будущее… Как пообвыкнусь с ролью денщика — надо мотать на ус все что увижу. Чертовски интересно, знаете ли, знать административную работу командира вот так вот, подглядывая через плечо.

По возвращении на квартиру вечером я уж думал, что все, отбой. Ага. Про главное-то я и забыл! А Нироннен впервые за весь день дал понять, что он, вообще-то, в курсе, что у него уже не просто новый денщик, но и что денщик — именно я, со всей своей предысторией. Вот же характер, а? Нордический! Целый день так держать покерфейс, что я уж было и поверил, будто он не заметил разницы между мной и Федькой Синельниковым.

— Как соберешь все — подавй ужин в залу, а я пока подготовлюсь — сказал он мне.

Я сначала даже не понял о чем он. Подготовлюсь — к чему? А потом, сообразив, побежал в ригу за методическими пособиями, что несколько дней готовил в лазарете.

Хозяйка-латышка была уже привычная к распорядку дня господина порутчика, потому ужин мне осталось лишь собрать на поднос и сервировать в мисках. На две персоны, как подсказала мне хозяйка. Пока я копошился — к Нироннену на ужин присоединился Фомин.

Подал на стол. Ундер с порутчиком сидели расслаблено, не выражая на лице никаких эмоций. Потом Нироннен взял ложку, пододвинул к себе миску, а мне сделал жест рукой — начинай, мол.