Красные камзолы
Шрифт:
Что-то засиделся я в бане. Дело уже к вечеру, собираться пора, мне еще в соседнюю деревню топать…
Глава 12
Движение военных колонн по Рижскому тракту и не думало утихать. Караваны с фуражом и военным имуществом уже прошли, но вслед за ними потянулись полки. Рота за ротой, батальон за батальоном на север отходила вся та армада, что была сосредоточена на берегах Двины весной. Если судить по тем бумагам, что попадались мне в руки, когда я был и.о. писаря порутчика Ниронена, то картина получалась такая. Двадцать пять полков пехоты, четырнадцать — кавалерии, плюс иррегуляры. Но кавалерия уже ушла на Украину, в район Чернигова. Ну как — кавалерия? Насколько я понял, с конями у драгунских и гусарских полков были большие трудности. Я сам писал под диктовку Ниронена письмо
По идее контролем территории должны заниматься иррегулярные части. Чугуевские и слобожанские казаки, калмыки, башкирские тысячи. У тех с конями было вроде как все нормально. Они так же должны были взять на себя функции военной полиции. Контролировать передвижения солдат по дорогам, ловить дезертиров и прочая комендантская работа. Но у иррегуляров случилась другая проблема. Казаки умудрились на территории Королевства Польша сцепиться с местными шляхетскими ополченцами. Хорошо так сцепиться, счет убитым шел на десятки, а то и больше. И Конференция приняла решение отвести иррегуляров подальше на восток. Лишние потери армии не нужны. Да и грабежи и мародерства на территории формально нейтральной, а по сути вассальной страны — это как-то не очень хорошая идея. Короче, так себе из казаков получилась военная полиция. Доверять таким охранять тылы армии даже граф Шувалов не решился. И это был тот редкий случай, когда решение графа Шувалова в войсках не стали называть блажью и дуростью.
В общем, Каргопольский драгунский полк скоро закончит охранять наш участок Рижского тракта и уйдет на юг, вслед за всей остальной кавалерией. И дороги надо будет охранять нам, до тех пор пока на север не пройдет последний из расквартированных вверх по Двине полков. А затем снимемся и мы, передав контроль над дорогой Азовскому полку, который стоял следующим после нас на дороге к Риге. Так что надо готовиться и к перебазированию, которое случится в конце июля — начале августа, и к активному патрулированию все время, что осталось до отбытия. А это — от двух недель до месяца.
А зачем, собственно, патрулировать? Так понятно зачем. Что такое марш полка? Это поломанные телеги и солдаты, оставленные эти телеги ремонтировать. Это и просто отставшие бойцы — которые заболели какой болезнью, обессилили или просто получили травму в пути — ну мало ли, ноги сбили или об телегу неудачно приложился, когда ее из очередной ямы выталкивал. Дизентерия, опять же — вечный спутник марширующего войска. Больных, истощенных и отстающих хватало у каждого полка. Несколько таких бедолаг, например, сейчас отдыхали и приводили себя в порядок в тех двух деревнях, в которых квартировала наша рота. Это была часть моей работы в качестве и.о. писаря — записать имя-фамилию такого отставшего, чтобы сообщить о нем в его полк. Ну и при случае сопроводить к своим или передать патрульным каргопольцам, авось те подсобят.
А еще армия на марше — это неплохая мишень для лихих людей. Не то чтобы куш сорвать, но руки погреть можно. Казенное — значит ничье. У государства много, оно не обеднеет, ага. Так что можно попробовать наложить лапу на госимущество. Где-то сторговаться с дельцами из "общества", где-то тайком стырить с ночного бивуака, а где-то можно и просто налет устроить на тех несчастных, что пытаются воскресить сломанную телегу с армейским хозяйством. А телеги на этих дорогах ломаются часто. Особенно армейские. Я уже упоминал, что военные повозки зачастую отвратительного качества, купленные интендантами у мастеровых с большим дисконтом? Ну вот. Короче говоря, вокруг марширующей армии постоянно крутится большая свора шакалов, норовящая отщипнуть себе кусочек или просто прибрать к рукам все, что плохо лежит. А в армии очень много чего плохо лежит. И с чего б ему лежать хорошо, если офицеры в большинстве своем уехали на каретах да верхами в Ригу, кутить и радоваться жизни? Зачем идти вместе со своими солдатами, когда весь многодневный марш можно переждать в уюте и теплоте какого-нибудь дворянского собрания, салона или как там нынче тусовки для власть имущих называются. В общем, глотать пыль и месить грязь вместе с пехотой — дураков нет. Потому роты идут под управлением унтеров, капралов и редких младших офицеров. Причем офицеры эти, как правило, остаются с войсками не потому, что такие прям сильно ответственные и переживают за службу, а потому что у них попросту нет денег на кутеж в большом городе. А, значит, они тоже имеют какой-никакой интерес в том, чтобы часть армейского имущества была на марше "утрачена" за долю малую.
На эти обстоятельства у меня был некий предварительный расчет. А ну-ка если получится словить пару-тройку таких банд и, как завещали герои-революционеры — "Грабь награбленное"? Насчет восемьсот рублей не знаю, но что-то с них приподнять можно. А с миру по нитке — роте зимовка. Рубль — это много или мало? Так-то не знаю, закупками на рынке занимался либо Ефим, как старший артели, либо Семен Петрович, как просто старший. Но если вспомнить табель ротного жалования, с которого я делал несколько копий у Ниронена, то простому мушкетеру положено семь рублей в год на пропитание и сорок рублей в год на амуницию. Причем простым солдатам деньги на амуницию на руки не выдают, ими распоряжается или капрал, или ротный фуриет. То есть, получается, восемь сотен — это совсем не маленькая сумма.
В общем, обо всем этом надо бы потолковать с Ефимом. Крестный у меня, конечно, скотина и вообще я на него до сих пор обиду затаил, но что касается оперативно-розыскных мероприятий — тут он соображает больше меня. Да мне в любом случае надо сразу к нему идти, потому как еще же приказы Ниронена передавать. Потому как завтра с самого утра одно из трех стоящих в деревне капральств должно выйти в патруль на Рижский тракт. Ну и подумать в каком режиме выводить остальных. Чтобы и пожилые солдаты не сильно уставали, и чтобы в группах было достаточное количество "дядек". Во избежание, так сказать.
В деревню я пришел уже затемно. Стояла теплая июльская ночь, громко стрекотали цикады. В заводях на берегу Двины квакали лягушки. Благодать! В такую погоду на шашлыки выехать за город — самое то. Ну или просто посиделки у костра устроить.
В таком вот благостном настроении я дошел до деревни. По идее, сейчас тут должно быть две пары часовых. Одни в центре, другие патрулируют улицы. Остальные солдаты должны бы уже спать и видеть сны. Но… вон, слышу, то тут, то там голоса раздаются. В том числе и во дворе того дома, где квартировал Ефим со своим шестаком. Походу, не один я подумал о посиделках у костра. Ну так-то оно и правда. Лето — оно короткое, его надо успеть прожить как следует. Зимой здесь, говорят, не то что с развлечениями, а вообще с нормальной жизнью туго.
Подхожу. Во дворе горит небольшой костер, у которого сидят шестеро мужчин. Временами в темноте загораются красным угольки от раскуренных трубок. Неподалеку стоит небольшой столик на коротких ножках — больше похожая на лавочку, чем на столик — а на нем квадратные зеленые штофы. Ну, это местные бутылки такие, емкостью почти в литр. Гляди-ка! Бухают. Хотя это и не удивительно. Старые солдаты и капралы с унтерами — они и в Луге были любителями вечерних посиделок с водкой.
Четверо — наши, в том числе и Ефим с Семеном Петровичем. И вон еще капрал Смирнов сидит. Двое — местные, деревенские. Солидные такие мужики, в возрасте. Застолье у них, видимо, уже давно идет. Потому как и разговаривают они громко, и голоса уже достаточно пьяные. Слышу, кто-то кому-то бубнит успокаивающим голосом. И резкий пьяный возглас Ефима:
— Да ты не понимаешь! Я ж к нему… а потом, вот этими самыми руками… И что толку, что ты ему объяснял? Оне такие, оне барчуки, понимаешь? У них там — и слегка подрагивающий указательный палец вверх, выше головы, а потом резкий взмах — Эх, да что тебе говорить, темнота!
Ууу… походу, они уже дошли до стадии "Ты меня уважаешь?" и рассказов про отчаянную обиду на судьбу вообще и кого-нибудь другого в частности.
Подхожу поближе. Блин, надо бы поздороваться, но у меня будто ком в горле. Вижу лицо Ефима и вспоминаю, как он мне руки крутил да на бревне раскладывал. Вместо приветственны слов получается какой-то невнятный хрип.