Красные камзолы

Ланков Иван

Ага, ясно. Бартер, взаимозачет и своего рода черный безнал.

Ефим докурил, выбил трубку о подошву башмака и принялся чистить мундштук тонкой щепкой.

— Вот ты думаешь, чего я в артели монеты жалованья не раздаю? Ведь вроде как вам всем по полтиннику ежемесячно жаловать должны, верно?

Ну, тут-то все понятно. Это даже я понимаю.

— Так ведь с общего котла столоваться — оно дешевле выходит. То ли каждый на себя будет готовить — розница, дорого. А оптом, на всех — так на круг с каждого по чуть-чуть, а едим сытно.

Ефим согласно кивнул.

— Так-то оно верно, Жора, но не совсем. Как думаешь, сколько раз с весны полковой казначей звонкую монету на жалованье привозил?

В смысле? Ефим жалованье не раздавал потому что его не было, что ли? Как такое может быть? А капрал тем временем продолжил:

— Вижу, начинаешь понимать. При этом и котел у вас сытный был, с мясом. А как постные дни наступали — так лука и чеснока в каше было в достатке. И бритвы всякие аглицкие удачно сменял, и сукно на камзолах доброе, не выцветает да не расползается после первого дождя. А?

— То есть получается, что все снабжение нашей артели, а то и роты ты по безналичному расчету делал? А остальные артельные старшины так же делают? А господа офицеры? Это они придумали такие схемы? Но ведь это все запросто может…

На этот раз Ефим решил отойти от шаблона. Он наступил мне на ногу и резко толкнул плечом. Я попробовал было вывернуться, но куда там! Крестный просто сбил меня с лавки и придавил к земле всей своей массивной тушей, выдавливая воздух из легких, пока я не захрипел. А потом он немножко ослабил хватку и проговорил менторским тоном:

— Вот тебе сразу два урока, Жора. Первый — есть вещи, о которых нельзя говорить вслух. И которые даже думать надо только шепотом. Особенно тебе. Ты своим языком себе уже на пять пожизненных каторг наболтал. Не будь ты в солдатах — в миг в каторжане определили бы.

С этими словами он слез с меня и я с придушенным сипением втянул теплый летний воздух. Блин, все-таки как чудовищно силен крестный! Прямо медведь!

Я отдышался и вопросительно посмотрел на Ефима.

— А… А второй урок какой?

Крестный грустно усмехнулся.

— А второй урок простой. Ты можешь считать себя сколь угодно шустрым и проворным, и даже можешь радоваться когда увернешься от неприятностей — и Ефим покачал в воздухе своей огромной ладонью — только вот сильный не станет с тобой в салочки играть. Сильный попросту задавит. Причем задавит походя, даже не обратив внимание, какой ты быстрый, ловкий и сноровистый. Понял?

Понял. Чего ж не понять? Про черные и серые схемы много кто знает но вслух не говорит. Потому как это теневая, криминальная сторона жизни местного общества. И эти теневые правила игры уже сложились, окутались традицией и круговой порукой. Потому нарушать или ломать их — вредно для здоровья. И то, что крестный в курсе этих схем говорит лишь о том, что он и сам как-то связан с теневой жизнью. Может, потому что приграничье, ланд-милиция, все дела. А может еще какая причина есть.

Елки-палки! Вот он мне голову морочит, а на главный вопрос так и не ответил.

— Ефим, так ты от темы-то не уходи. Что там с позументом?

— А с позументом все просто. Играешь в кости с уважаемыми людьми из общества. Те, в свою очередь, играют в карты уже с более уважаемыми людьми. Потом командир роты или батальона пишут на тебя представление, а полковой батюшка к присяге приводит. Затем ротный каптернамус приглашает в кабак, вина испить да в кости сыграть. Можно, конечно, и не соглашаться. Только вот есть тьма-тьмущая способов службу невыносимой сделать. Или вовсе в рядовые разжаловать. Так что идешь и играешь. Все просто.

— Но сначала все-таки представление.

— Разумеется. Сначала тебя представят к званию, а потом ты идешь играть. Считай, что это проверка такая. Справишься — значит, соображаешь что к чему и можно тебя ставить на хозяйство. Сбережешь, не растранжиришь и солдат своих по миру не пустишь. Ну а не найдешь чем с каптернамусом сыграть или на принцип пойдешь — то и нечего тебе делать в управляющих. Не твое это.

— Так то в управляющих. А капрал — он разве ж управляющий?

— А кто же еще? У капрала в хозяйстве две дюжины взрослых мужиков. Считай, как средних размеров деревенька, разве что без чад и домочадцев. А капрал — он как деревенский староста выходит. И на правах старосты тебе командует: иди, Жора, готовь свой шестак к выступлению.

И правда. Пора собираться. Наша рота выходит на соединение с батальоном и дальше со всем полком двигается к Риге. На дивизионный смотр. Нам же, как лучшей роте, выпадает доля бегать взад-вперед вдоль полковой колонны и быть в каждой бочке затычкой. А мне еще вечером очередной урок французского Мартину Карловичу давать, так что дел действительно невпроворот.

* * *

Помню, когда в свое время ходил на игру топовых команд премьер-лиги, вместе со мной на стадион шла огромная толпа болельщиков. Битком набитые вагоны метро, два километра от станции до стадиона полностью заполнены массами людей. И они все идут, идут, втягиваются через многочисленные входы в чашу стадиона и… как будто пропадают. Сидя на трибуне как-то не ощущаешь, что вот это сине-бело-голубое море людей — это те самые пятьдесят тысяч человек, которые больше часа тянулись по дорогам парка на Крестовском острове. И вроде бы все оно само по себе организовалось. Небольшие группки патрульных солдат "голубой дивизии" в своих скафандрах особо не замечаешь, желтые жилетки стюардов и волонтеров, регулирующих движение толпы болельщиков тоже как-то в глаза не бросается. Как-то оно вроде бы само получалось — раз-два, и многокилометровая густая толпа людей уже аккуратно сидит каждый на своем месте на огромном многоярусном стадионе. И как-то даже в голову не приходило, какой труд за этим стоит — быстро и без конфликтов разместить по своим местам такую массу людей.

Вот, казалось бы, наша батальонная колонна. Более километра пеших солдат, повозок с непонятно откуда взявшимся и непонятно зачем нужным имуществом, снующие туда-сюда всадники, большая группа измученных мужиков, сопровождающих многострадальные полковые пушки, рев волов и ржание лошадей, скрип, лязг, чавканье грязи, стук топоров и бранные словечки. Полк — так и вовсе большая такая человеческая многоножка от горизонта до горизонта. Но если весь хлам, именуемым словом "обоз" аккуратно составить в полевой лагерь, а солдат построить в ровные парадные шеренги — то получается не так уж и много народу. Не хватит даже чтобы сектор на стадионе заполнить. Всего-то две с небольшим тысячи человек. Пригородная электричка в выходной день больше дачников за раз перевозит, чем людей в полку.

Сначала идем кто во что горазд, но появляется всадник, что-то говорит порутчику, тот пару слов капралам — и батальонные колонны неуловимо меняются, приобретают какой-то более упорядоченный вид. Потом еще словечко, и еще, и вот уже к месту лагеря подходит не толпа чумазых оборванцев, а вполне приличная полковая колонна. Хотя, в отличии от стадиона, у нас на руках нет билетов и мы понятия не имеем, куда идем, где наш сектор и даже который час. Правда, мы выгодно отличаемся от обычных зрителей со стадиона тем, что каждый из нас много часов занимался строевыми экзерциями. Муштра — она все-таки не просто так придумана. Да и шпицрутен — неприятная шутка, что уж там.