Красные курганы
Шрифт:
«А вот Константин Володимерович завсегда мово батюшку вспоминал, – уныло подумал купец. – И слушал спокойно, и за грудки не тряс, и не грозился попусту. Конечно, и он не всегда так, как советуют, поступал, но разумно, без брани. А за совет всегда „благодарствую, Гордей Аверкич“ сказывал. С вежеством потому что. Может, зазря я все это затеял? Может, не так надо было? А как тогда? Как правильно?»
Вслух же произнес, скорбно вздохнув:
– Не сомневайся, княже. Поутру выедешь, сам его увидишь.
Примерно о том же самом размышлял и купец из Любека.
«А правильно ли я выбрал? – думал
Хотя о том, как быть, задумываться не приходилось. На этот счет дотошный рижский епископ дал дополнительные, но столь же подобные указания.
– Готовься. Я все передал. Завтра или послезавтра тебя непременно схватят, – буркнул Петер, заглянув в потайную коморку, где вот уже неделю жил фра Люченцо. – Не боишься, что будут пытать? – полюбопытствовал он.
– Принести себя в жертву господу во имя общего дела – это счастье, – кротко откликнулся монах, стоящий на коленях перед иконами.
Купец хотел было еще что-то спросить, но потом, здраво рассудив, что некоторые тайны подобны тяжким болезням, поскольку их случайные обладатели очень мало живут и очень скоро умирают, молча махнул рукой и направился спать.
Наутро выяснилось, что Гордей Аверкич предсказал все в точности. Когда князь Ярослав вышел из терема, так сразу возле ворот увидел щуплую, худенькую фигурку. Монашек трясся от утренней прохлады, но стоял терпеливо.
Сам он вроде бы и не глянул на всадников, выезжающих с подворья, так, лишь скользнул глазами и равнодушно отвернулся, зато Ярослав внимательно его рассмотрел и кивнул дюжему плечистому Кулеке:
– Взять.
Доминиканец не успел открыть рта, как уже очутился поперек седла. Куда его везти, дружинники тоже знали. У Ярослава в Киеве имелось свое подворье, еще дедовское, – туда и направились.
Сам князь еле-еле выстоял заутреню, то и дело переминаясь с ноги на ногу, будто приспичило. И корил себя за нетерпение, но ничего поделать не мог – уж больно тяжко ему было томиться в неизвестности, да и малость тревожно: как там без него Кулека, не переусердствует ли, если монашек станет запираться?
Из церкви Ярослав вышел первым и тут же подался к своему терему, решив, что он сегодня болен и не пойдет ни на какой княжеский совет, о чем незамедлительно предупредил киевского князя.
Как выяснилось, подъехал князь как раз вовремя. Разговор с монахом закончился всего полчаса назад. Фра Люченцо оказался тщедушен телом и нестоек душой. Стоило Кулеке совсем немного припугнуть несчастного итальянца, как тот мигом все рассказал.
Впрочем, всерьез его не пытали. Вот если бы он не сознался, где запрятал свиток, тогда бы пришлось потрудиться, а так….
Едва Ярослав взломал печать, как чуть не взвыл от досады. Написано письмо было по-латыни, в коей он знал от силы десяток-другой слов, не больше. Это старшему брату Косте языки давались легко и учил он их, можно сказать, играючи. Да и Святослав, ныне покойный, тоже неплохо разбирался в этом, а сам Ярослав и брат Юрий как-то не любили книжную премудрость. Не лежала к ней душа, и все тут.
– Кто понимает? – спросил он хмуро дружинников,
Деваться было некуда. Пришлось поручить перевод самому фра Люченцо. Поручал сам Кулека, красноречиво разъяснивший монашку, что будет с его ушами, глазами, языком и носом, не говоря уж о прочих частях тела, если тот попытается схитрить и перевести неверно.
– Проверить твои каракули есть кому, не сумневайся. Князю просто лень самому возиться да пером по пергаменту скрипеть, – добавил он в конце своей живописной речи.
Доминиканец испуганно закивал и поклялся кровью Христовой, что сделает все, как надо. Трудился он и впрямь добросовестно, высунув от усердия язык, и через три с лишним часа ухитрился не только исписать несколько здоровенных пергаментных листов, но и сам перемазался чернилами. Едва Ярослав пробежался глазами по тексту, как сразу понял, что латинянин не соврал. Перевод и впрямь был осуществлен на совесть, причем почти без единой помарки.
– А вот теперь, князь Константин, мы с тобой поговорим иначе, – пробормотал он, почти блаженно улыбаясь и предвкушая тот счастливый миг, когда он развернет эти листы перед всеми князьями и зачтет вслух.
Теперь с такой грамоткой Константина ждал не царский венец, а суровый суд. И защищать его в таком деле, как тайный сговор с врагами православия, охотники навряд ли найдутся. Даже тесть его, Мстислав Удатный, и тот на такое не решится.
«Да, суд и поруб, а до того хорошо бы еще и глаза ему повыкалывать – подумал мстительно Ярослав. – Он мне око, а я ему два долой».
Он потянулся всем своим могучим телом и почти ласково сказал фра Люченцо.
– Не боись. Коли все нормально пойдет, так ты не только жив останешься, но еще и с набитой калитой отсюда уйдешь. Теперь тебе одно осталось – по моему зову зайти в гридницу, где мы будем сидеть, и поведать, кто вручил тебе оный свиток и кому ты должен был его передать. Понял ли?
Доминиканец испуганно закивал, не сводя глаз с рук дружинника Кулеки, тяжело лежащих на столе.
«Я всегда знал, что русичи сильны, как их медведи, но чтоб настолько», – мрачно думал он, готовый подтвердить кому угодно и что угодно. Тем более что это и без того входило в его планы.
Глава 18
По ленинскому пути
…В железы был закован,
В яму брошен братскою рукой:
Князю был жестокий уготован
Жребий, по жестокости людской.
– В оном свитке, с коего мне перевод учинили, все полностью сказано. И то, как князь Константин с погаными латинянами уговаривался, и то, за сколько сребреников оный Иуда Русь римскому папе запродать решил, – заявил Ярослав Всеволодович.
Константин поначалу даже не понял, о чем тот говорит. Звучало все это настолько дико и нелепо, что не могло иметь к нему никакого отношения, но… почему-то имело. Он недоуменно смотрел по сторонам, силясь понять, что же происходит, а князь Ярослав между тем с явным удовольствием, неторопливо смакуя каждое слово и время от времени прерываясь лишь для очередного ядовитого комментария, зачитывал перевод тайной грамотки папы римского к рязанскому князю.