Красные следопыты (Повести и рассказы)
Шрифт:
Но помогла нам не труба, а глиняный черепок, о который споткнулся Павка. Я где-то слышал, что великие открытия совершаются чаще всего случайно. Теперь я в этом совершенно уверен. Споткнувшись, Павка нашел то, что искал: стоянку первобытных людей. Вокруг валялись кроме черепков осколки гранита, смахивающие на каменные топорики и ножи, а углубления в земле, подозрительно похожие на очаги, были покрыты густым слоем золы.
Убедившись по этим признакам, что перед нами не что иное, как стойбище древних обитателей планеты, мы, не мешкая, приступили к исследованиям и раскопкам.
Я нацелил лупу
Трах-та-ра-рах!
Мне показалось, что грянул гром. Я поднял голову и не увидел Павки. Я протер глаза, Павки все равно не было.
Вдруг я услышал далекий, идущий откуда-то из самого центра земли голос:
— Сла-а-вка!
Я тотчас догадался, что это вопит курган, поглотивший Павку, и кинулся на помощь другу.
— Бросай веревку, — донеслось из-под земли.
Я бросил.
— Тяни, — послышалось снизу.
Я стал тянуть. Груз показался мне очень легким. «Неужели Павка с испугу похудел?» — с тревогой подумал я и вытащил крынку. С первого взгляда мне показалось, что для первобытных людей она сделана довольно умело. Но раздумывать было некогда. Надо было спасать Павку.
На этот раз я выудил клок первобытного сена, и лишь вслед за ним из отверстия вынырнула Павкина голова.
— Не разбил? — тревожным голосом закричала она.
Ничего не поняв, я протянул Павке руку и помог ему выкарабкаться наружу. Странно, он даже не взглянул на меня, своего спасителя, а бросился к куче сена и стал бережно разгребать ее.
— Вот оно! — торжествующе закричал Павка, протянув мне ладонь, и я увидел лежащее на ней яйцо.
— Куриное, да? — Я вопросительно посмотрел на Павку и прикусил язык: глаза Павки пылали гневом.
— Сам ты... — огрызнулся было он, но тут же смягчился: — В общем, это не куриное. Это ископаемое яйцо.
— А как оно попало в этот, как его, курган? — спросил я.
— Очень просто, — ответил Павка. — Обычай такой был. Хоронили, скажем, древнего воина и закапывали с ним первобытного коня. Хоронили охотника — закапывали птицу.
— Понял, понял! — закричал я, восхищенный своей догадливостью. — И она там снеслась...
Павка одобрительно похлопал меня по плечу, и мы отправились в обратный путь.
Дальнейшее вы знаете. Из яйца вылупилось «летучее животное в перьях», и мы, в свою честь, назвали его головоптахом.
Животное росло, как на дрожжах, и со дня на день грозило превратиться в гигантское чудовище, не раз виденное нами на картинках из серии «Происхождение жизни на земле».
Ради безопасности мы поместили птичку в огромную клетку, которую соорудили из толстых лесин, повесили на нее замок и стали ждать дальнейших событий.
Они последовали незамедлительно. Однажды мы услышали в клетке подозрительную возню и какой-то малоестественный писк. Мы замерли, как два тополька в безветренную погоду, и обалдело переглянулись. «Голос, идущий из глубины веков». Тут было от чего обалдеть. Этого никогда не слышал ни один из живущих на земле людей.
Мы, дрожа от возбуждения, прильнули к клетке, и клетка, словно в насмешку над нами, отчетливым петушиным голосом сказала:
«Ку-ка-ре-ку!»
Я посмотрел на Павку.
Птах, «летучее животное в перьях», как его определяет мудрый толковый словарь Даля, оказался нашим современником!
Ну не обидно ли?
АНГЕЛЫ
Бывает так, закинет рыболов удочку на ерша, а выудит... лягушонка. Вот и мы с Павкой записались снова в артисты, а попали в ангелы. Что? Никогда не слышали про ангелов? Ну, это такие несовершеннолетние младенцы с крылышками за спиной.
Решили мы как-то спектакль сыграть. Из старого режима. О том, как один Лодырь счастья всю жизнь искал, а оно у него под боком лежало. И звалось Топором и Лопатой. Роли отроков счастья, то есть Топора и Лопаты, поручили мне и Павке. Задумались мы: как их изобразить? Павка и придумал. Достал где-то два белых мешка. Вырезал в них по три дырки — для головы и рук. А на животе и на спине нарисовал по топору — это на моем мешке. А на своем — лопату. Тоже с двух сторон.
Про то, как мы репетировали, рассказывать не буду. Все шло хорошо до самого спектакля. А как спектакль играть — беда случилась. Оказалось, что сцена, изображавшая избу, не отвечает старому режиму. В ней не было иконы.
— Изба существительное безголосое, — мрачно пробурчал Павка в ответ на замечание нашего режиссера Димы Ситникова из десятого «Б», — и никому ничего отвечать не может.
— Нет, может, — сказал Дима.
— Кому же это? — спросил Павка.
— Эпохе.
Про эпоху мы с Павкой кое-что слышали. Но, признаюсь честно, нам в голову никогда не приходило, что эпоха может у кого-то о чем-то спрашивать, а неодушевленные предметы могут ей что-то такое отвечать.
— Вот что, — сказал наш режиссер Дима Ситников из десятого «Б». — Скоро занавес дадут. Гоните, как есть, в мешках, к тетке Лукерье и попросите икону. Потому что в каждой избе старого режима висело по одному Иисусу Христу и даже больше.
Тетка Лукерья была самой богомольной на нашей улице. С лицом вроде как в трауре. Это потому, что тетка Лукерья никогда не снимала с бледного лица черной косынки.
Она была вещунья. Не знаете, что это такое? Мы с Павкой тоже не знали. А потом узнали. Дима из десятого «Б» объяснил. Вещунья — это вроде радиовещания на старый лад. Только радио вещает через репродуктор и говорит про все правильно. А тетка Лукерья вещала собственным языком и про все неправильно.
Однажды ей было видение... Что такое видение? Ну вроде телевидения, когда человеку показываются всякие фантастические происшествия.
Однажды было тетке Лукерье видение, что солнце завтра не взойдет.
«Это как же... Это с какой такой стати?» — забеспокоились слушавшие тетку Лукерью темные старушки.
«Потому что свету конец», — провещала тетка Лукерья.
Ну и переполох поднялся среди старушек! Они подумали, что тетка Лукерья вещает про электрическую станцию, и прямо от тетки Лукерьи побежали в городской Совет: «Так, мол, и так, было тетке Лукерье видение, что электричество погаснет». Старушек вежливо выпроводили, а сторож дедушка Тимофеич вслед им ехидно сказал: