Красный оазис
Шрифт:
Пришлось вернуться в марабут и искать прикрытия за его толстыми стенами.
Прошло некоторое время. Внезапно что-то с треском взорвалось вблизи марабута.
— Наше дело плохо! — обескураженно вымолвил лейтенант Дориа. — Турки подвезли пушку и хотят гранатами разгромить нашу крепость.
— А мы можем спрятаться в подземелье, — предложил Иза.
Осажденные спустились в подземелье и засели там.
Граната за гранатою ложились около марабута, но у турок не было хороших канониров: их заряды не попадали в марабут.
Один из солдат выполз на разведку, потом вернулся с криком:
— Наш дирижабль плывет. Турки отступают.
Все осажденные высыпали наружу и увидели величественно плывший по небу военный дирижабль. От времени до времени с платформы его срывалось что-то черное и стремительно падало на землю. И тогда там, где это черное падало, поднимался, словно колоссальный призрак, столб песку и дыму. Дирижабль обстреливал гранатами тот турецкий отряд, который осаждал марабут.
Пять минут спустя турки в беспорядке рассеялись. Воспользовавшись этим, осажденные тоже покинули марабут, предвидя неминуемое возвращение турок после ухода дирижабля. Но раньше, чем уйти из подземелья, Иза взял кусок угля и начертал несколько слов на стенах подземелья по-арабски.
Мизра довез Марику благополучно до лагеря Османа-паши. Турок был очень доволен и горячо благодарил Мизру. Что же касается осажденных в марабуте, то Осман отдал приказ разгромить здание гранатами.
Как мы видели, это не удалось: турок испугало появление итальянского дирижабля. Но едва дирижабль ушел, канонада снова возобновилась. Потом несколько смельчаков аскеров пробрались к марабуту, подложили под один из углов динамитный патрон, и страшный взрыв разрушил дряхлое здание.
В полной уверенности, что осажденные погибли под развалинами, турки ушли. Через некоторое время на это место прибыл одинокий всадник в арабском одеянии: это был Мизра.
Узнав, что марабут взорван, он хотел хоть отыскать труп отца и дяди, чтобы предать тела погребению.
Но тщетно рылся он в развалинах; там не было и следа трупов.
Тогда Мизра спустился в подземелье и там увидел на стене ту надпись, которую оставил, уходя, старый шейх Иза-эль-Магри:
«Мизра, не ищи нас под мертвыми камнями: мы живы и мы свободны!
Мизра! Ты поступил с нами как предатель.
Мизра! Ты похитил мою дочь, чтобы предать ее в руки турок. Но твой отец благороднее тебя: он объявил себя добровольно моим пленником.
Мизра! Твой отец станет свободным только тогда, когда будет свободна моя дочь.
Помни, Мизра, этого желает и твой отец. А Коран говорит: „Да будет презрен тот, кто неповинуется отцу своему“.
До свиданья, Мизра!»
Под этою надписью стояло имя:
«Иза-эль-Магри».
Выбравшись из подземелья, долго еще бродил по пустыне Мизра. Тяжелые думы тучею налетели на него. В ушах его горьким упреком звучали слова, сказанные ему похищенною им девушкою:
— Ты — предатель. Ты отдал меня в руки злейших врагов моих, турок. Этим ты погубил меня. Никогда, о, никогда я не полюблю тебя и не буду принадлежать тебе. Лучше смерть, чем твоя любовь.
И, вспоминая эти слова Марики, Мизра злобно думал: «Так что же. Если не мне, так никому! Пусть лучше она умрет, чем достанется кяфиру…»
Глава VII. Примирение двух врагов
Осман-паша не пожелал держать пленную Марику в своем лагере. Для ее пребывания он отвел одну из опустевших за время войны усадеб, где имелся хорошо сохранившийся арабской постройки дом и сад с фонтанами. Особою безопасностью в эти тревожные дни местность не отличалась, а потому Осман назначил отдельный небольшой отряд из турецких регулярных солдат для охраны усадьбы. Начальником отряда он назначил Мизру, сказав ему:
— Я знаю — ты любишь девушку и хочешь сделать ее своею женою. Поэтому лучшего сторожа, чем ты, трудно найти. Сторожи же ее!
— А… а будут ли мне повиноваться аскеры? — осведомился Мизра. — Я ведь простой араб!
— Этому мы легко поможем! — сухо засмеялся Осман-паша. — Наш всемилостивейший повелитель, султан Магомет, — да продлить Аллах дни его жизни и да дарует он ему победу над всеми врагами, — дал мне широкие права в этом отношении. Вы, арабы, дороги сердцу повелителя. Вот, возьми эту бумагу, которую я только что подписал.
Мизра взял протянутую ему пашою бумагу и чуть не вскрикнул от удивления и радости: это был форменный патент на звание поручика турецких войск.
— Я офицер? — удивился Мизра.
— Да, ты офицер! — подтвердил Осман. — Но только… только без жалованья. По крайней мере, покуда. Со временем, если ты заслужишь…
— Я не нуждаюсь в деньгах, — гордо ответил самолюбивый араб. — Служить султану офицером — большая честь. Мой отец не нищий…
— Тем лучше! — одобрил Осман-паша. — Когда мы отвоюем у руми эти земли, ты женишься. Советую тебе переселиться в Стамбул: военное министерство очень ценит офицеров, которые не надоедают ему требованием жалованья. Кто знает, может быть, ты со временем дослужишься до звания мир-алая… Может быть, ты даже станешь пашою… Я ведь начал так же, как и ты: с чина поручика. А в тридцать пять лет был полковником, а в сорок — генералом и пашою… Аллах велик, султан милостив. Иди же.
Радостно взволнованный, Мизра покинул палатку Османа и отправился к усадьбе, где была поселена прекрасная пленница. Не долго думая, Мизра прошел в покои, отведенные для Марики, и с первых же слов заявил Марике:
— Я с сегодняшнего дня — офицер турецкой армии!
— С чем и поздравляю тебя! — холодно ответила девушка. — Разве турки делают офицерами всех тюремщиков?
— Разве я тюремщик? — возмутился Мизра.
— А кто же ты? — презрительно засмеялась девушка. — Предатель, получивший за свое предательство награду — чин офицера султана! Дешево же ценится в Турции офицерское звание, если его дают людям за такие подвиги, как похищение беззащитных девушек!
Каждое слово Марики словно огненная стрела впивалось в сердце Мизры. Волнение душило его. Он сознавал, что упреки заслужены им, но у него было одно оправдание: страстная любовь к Марике. Такая любовь, из-за которой он готов был пойти на любое преступление…
— Ты — женщина, и ты ничего не понимаешь! — пробормотал он, запинаясь. — Если я еще не оказал больших услуг делу султана, то я это наверстаю. Только…
— Только что? — насторожилась Марика.
— Только подари мне свою любовь.