Красный сфинкс. Книга вторая
Шрифт:
– Алмас!.. Ам-моно… Алмас!..»
Путешествия Розенфельда следовали одно за другим.
В 1932 году он пересекает пустыни Средней Азии. В том же году совершает перелет на первом советском дирижабле из Москвы в Ленинград и принимает участие в спасательной экспедиции у берегов Шпицбергена, где потерпел крушение ледокольный пароход «Малыгин». Осенью следующего года участвует в экспедиции ЭПРОНа, поднимающей затонувший в Кандалакшском заливе ледокольный пароход «Садко». За компанию с Розенфельдом наблюдали за работами писатели Алексей Толстой, Самуил Маршак, Иван Соколов-Микитов, Вячеслав Шишков, Леонид Ленч. В 1934 году Розенфельд уходит в долгое плаванье на ледоколе «Красин» – через Панамский канал на Чукотку, для участия в операции по спасению челюскинцев.
В «Испанских дневниках» знаменитого советского журналиста Михаила Кольцова есть любопытный эпизод.
«Книгу Данилевского – (известного
Одним из упомянутых Кольцовым корреспондентов был Михаил Розенфельд.
В 1938 году на советском транспортном корабле, доставлявшем продовольствие и оружие республиканцам, он прибыл в Аликанте и даже сумел добраться до осажденного франкистами Мадрида. Многие писатели обратились в то время к военной теме. Не стал исключением и динамичный, откликающийся на все события Розенфельд. Годом раньше (в 1937 году) в «Комсомольской правде» (с 27 марта по 18 мая) печаталась его фантастическая повесть «Морская тайна». В ней описывалась японская секретная база, некий суперсовременный подводный крейсер «Крепость синего солнца», или, как его еще называли, «Гибель Америки». «Морская тайна» начиналась с радиограммы, перехваченной радиостанцией города Барнаула: где-то в Тихом океане терпел крушение корабль под названием «Звезда Советов». К сожалению, судно под таким названием ни в одном порту приписки не числилось, поскольку моряки уже в море, сами, не уведомив начальство, переименовали корабль. А через какое-то время американский пароход, шедший из Сан-Франциско в Шанхай, к югу от Гавайских островов выловил из океана человека, потерявшего память. Только на земле, увидев перед собой случайного воробья, он вспоминает все предыдущие события и свое имя – штурман Александр Головин.
«Кто из моряков не знает, что таится за угрюмыми скалами Курильской гряды? Безобидный игривый ветер здесь неожиданно превращается в яростный ураган. В спокойном тумане появляются легкие белые пушинки, и вдруг снежный буран взметается над волнами, хлещут в лицо хлопья слепящего снега, и штурман уже ничего не видит впереди. Море исчезает, и с ужасающим воем кружится неистовая метель».
Описания Розенфельда всегда реалистичны. Могу это смело подтвердить, поскольку сам не один год отдал Курильским островам, работая там с вулканологами. Помню, например, как в совершенно ясный солнечный день я с двумя коллегами поднимался по узкой тропе на вулкан Стокап, и вдруг прямо на глазах осенние багровые рябины как будто медленно поплыли в небо – пошел снег…
В повести Розенфельда судьба связала вместе трех советских людей – штурмана Головина, боцмана Бакуту и амурскую рыбачку Нину Самарину. Попав на неизвестный остров, Головин видит в океанской глубине под береговой скалой нечто невероятное.
«В глубине океана пылали дрожащие фиолетовые огни. Прозрачный, словно стеклянный, купол прикрывал пропасть, освещенную странными прожекторами. На дне, среди причудливых металлических сооружений, сновало множество людей.
Люди на дне океана! С высоты нельзя было различить, чем они заняты. Но люди, живые люди в призрачном свете прожекторов передвигались из конца в конец хрустального подводного здания.
Поразительное, фантастическое зрелище наблюдал онемевший от изумления штурман. Люди под водой казались крошечными гномами среди блестящих колонн, поддерживавших купол. Между колоннами висели плетеные легкие мосты. И еще глубже, уже в темноте, еле заметные полуосвещенные фигуры несли на руках какие-то тяжелые предметы, по форме похожие на рыб…»
Назначение японского подводного крейсера весьма красочно объясняет советскому штурману американец Ирвинг: «Япония мечтает завоевать Великий океан. Это всем известно. Глупый старый мир молчит, а наше правительство делает дружественные жесты, которые могут захлестнуть петлю на нашей же шее. Филиппины, Гавайя, Панама кишат шпионами. Как ни протестуют газеты, мы разрешаем агентам страны «Восходящего солнца» селиться у нас. А между тем точно установлено: пятьдесят молодцов из тысяч и тысяч проживающих у нас японцев, которые под видом мелких торговцев шелком, зубных врачей и парикмахеров ютятся на островах и в Панаме, в один прекрасный день могут совершить прогулку с саквояжами подмышкой, взорвать шлюзы, плотину и разрушить Панамский канал. Флот окажется отрезанным от Тихого океана, и ему придется тащиться лишние восемь тысяч миль вокруг берегов Южной Америки. Наглость японцев потрясающая! Готовясь к войне, они выпускают десятки бредовых книг, описывающих, как они разгромят США и завоюют Дальний Восток Советского Союза…»
Этого не случилось.
Но большая война грянула.
Ни советская подводная лодка Адамова, ни японский секретный крейсер Розенфельда участия в ней не приняли, но сами авторы не остались в стороне от событий. В конце 1940 года Розенфельд подал заявление главному редактору «Комсомольской правды»: «Ввиду того, что в наступающем 1941 году мне предстоит большая творческая работа (книга о Чкалове и др.), прошу освободить меня от работы в редакции». Но вместо работы над книгой о знаменитом летчике Михаил Розенфельд отправился на Юго-Западный фронт корреспондентом газеты «Красная Армия». Он не раз летал в тыл врага к партизанам, выполнял обязанности воздушного стрелка.
«Как уже говорилось, наши войска перешли к стратегической обороне, – вспоминал позже генерал Д. И. Ортенберг, главный редактор «Красной звезды». – В Ставке она была определена как «активная стратегическая оборона». Наряду с этим было решено провести частные наступательные операции в Крыму и в районе Харькова, а также в некоторых других районах. На эти фронты мы послали в помощь нашим постоянным корреспондентам группу спецкоров. На Юго-Западный фронт отправился Михаил Розенфельд. Чтобы рассказать о довоенной биографии Розенфельда, потребовалось бы много страниц. Не было горячей точки, где бы он не побывал: на дальней зимовке, на ледоколе «Малыгин», в знойных песках Каракумов во время автопробега в несколько тысяч километров, на борту подводной лодки, в гондоле дирижабля. В 1929 году в Маньчжурии он летал на бомбежку укреплений белокитайцев под Чжалайнором. За подвиг по спасению экипажа затонувшего в Баренцевом море ледокола был награжден орденом Трудового Красного Знамени…
Я с Розенфельдом познакомился на Халхин-Голе.
Он прибыл туда как корреспондент «Комсомольской правды».
Но мы его, как и всех спецкоров центральных газет, заграбастали, он осел в «Героической красноармейской» и остался там до конца войны. Розенфельд жил в соседней со мной редакционной юрте, но его койка почти всегда пустовала. Он дневал и ночевал на передовой. Появившись в редакции, не входил, а врывался в мою юрту – высокий, с неугасаемой мальчишеской улыбкой, воодушевленный, словно намагниченный увиденным, и начинал с ходу рассказывать, каких видел героев за рекой Халхин-Гол. «Садись и пиши, – говорил я ему. – Пойдет в номер». – «Уже», – отвечал он и клал мне на стол исписанные карандашом листики. Когда успел? Ведь писал он обычно на «передке» – в солдатском окопе, в блиндаже. Его корреспонденции и очерки дышали боем или, как у нас говорили, пороховым дымом. В «Героической красноармейской» сложился неписаный закон (он перешел потом в «Красную звезду»): не засиживаться в редакции, большую часть времени проводить на передовой, непременно видеть бой и людей в бою своими глазами, быстро писать, быстро доставлять материалы в редакцию и так же быстро уезжать снова на фронт. Розенфельд строго придерживался этого правила…
Когда началась Отечественная война, почти всех, кто с нами работал на Халхин-Голе и во время войны с белофиннами, мы забрали в «Красную звезду». Никак не могу вспомнить, почему Розенфельд вначале оказался за «бортом» нашей газеты. Возможно, не хотели обидеть младшую сестру – «Комсомолку». Но в эти дни я подготовил проект приказа наркома обороны о призыве Розенфельда в кадры РККА и назначении его корреспондентом «Красной звезды». Приказ был подписан и копия его отправлена редактору «Комсомольской правды» Борису Буркову. Конечно, он протестовал, но такие приказы не подлежат обжалованию, да еще в военное время. Бурков до сих пор во время наших встреч попрекает меня, что я поступил «нетактично». Во время первой же беседы с новым корреспондентом я понял, что он и сам рад, что вернулся в халхингольскую семью. Розенфельд сразу же попросился в командировку на фронт. Отправился в войска, где предстояла Харьковская операция, закончившаяся для нас поражением, а для него трагически…