Краткая история белковых тел
Шрифт:
Рано утром, не успеваю продрать глаза, как обнаруживаю, что лежу в кровати один -- Оксана успела уйти. Я откидываюсь назад, вытягиваюсь, нежусь в воспоминаниях. На столе остатки вечернего пиршества и я вдруг обнаруживаю, что чертовски хочется есть. Резво вскакиваю, бегу к столу, хватаю холодную картошку -- солёная она мне кажется ещё вкусней. Потом сажусь на стул, опять вспоминаю вчерашний вечер, ночь с Оксаной.
Все-таки здорово, что я её встретил! Не знаю, сложится ли у нас с ней или нет, но я ей благодарен. И это так! У меня отчего-то возникло странное чувство к этой девушке -- не любовь, а благодарность.
В связи с этим опять возвращаюсь к мыслям о белковых телах.
Благодарность. Почему ночь с Оксаной вызывает у меня именно такой душевный отклик, а не какой-то иной? Может потому, что благодарность тесно связана с инстинктом, называемым размножением. Он присущ примитивным особям, потому что в их случае любовь отсутствует напрочь -- одни инстинкты и рефлексы. А ведь все мы, по сути, и есть примитивные особи. Ну, правда, за исключением некоторых, которых я называю хищниками.
Я окидываю взглядом стол, на котором осталось ещё несколько картофелин. Холодная картошка мне нравится, и я уплетаю её, словно ничего вкуснее в своей жизни не едал.
В хате становится совсем светло - солнце яростно бьется в стёкла узких окошек. Утро в разгаре. Опять жаркий день, который запомнится слепящим светом и зыбким маревом горячего воздуха, дрожащим, переливающимся над дорогой, бегущей мимо блокпоста. Этот воздух, точно поднимающийся пар над разогретой сковородкой. А ещё запах пота, грязной одежды, бензина, пороха. И никакого запаха полевых цветов или зелёной травы. Собственно, её уже и нет, она вся пожелтела без дождя.
Кинув взгляд на часы, я вскакиваю, как ужаленный. Черт, возьми, опаздываю на блокпост, а ведь с утра наша смена! Быстро одевшись, хватаю автомат, выбегаю на улицу. От моей хаты до блокпоста несколько километров, и я трусцой отправляюсь к месту несения службы. А что? И время сэкономлю, и для здоровья полезно!
Сам себе напоминаю настоящего военного, вроде какого-нибудь американского морпеха-здоровяка или шкафоподобного десантника, одного из тех бравых и мужественных парней, которых любит показывать Голливуд.
Десантники бегут строем, кричат речёвку. И мне тоже хочется прореветь что-то типа: "Дождь десантника не мочит, дождь десантника бодрит!" Но я не десантник и понимаю, что буду смотреться дико для идущих навстречу сельчан.
Да и потом, дождя давно не было.
13.
До обеда на блокпосту ничего интересного не происходит. Вялый разговор, уже известные и потому неинтересные шутки. Жарко. Возле мешков находится почти невозможно -- так печёт эта неутомимая жаровня, называемая солнцем.
Мне приходит в голову натянуть на трех прутьях что-то типа тента, но сделать такое сооружение не из чего, несмотря на мои тщательные поиски в округе. Дядька Никита и Петро Безручко смотрят на мои старания с долей скепсиса, и он оказывается оправданным.
Впереди, примерно в двух километрах от нас стоит подбитый украинский танк, задравший хобот ствола к небу. Он выглядит как обыкновенный монумент времен Отечественной войны, который должен стоять в селе, на постаменте, но никак не на обочине проезжей дороги. Мы не знаем, что с ним -- подбили ополченцы или просто бросили украинцы. Кроме нас, ополченцев здесь не наблюдается, а дядька Никита танки не подбивал. Ни сейчас, ни в прошлой мирной жизни.
Этот странный танк не дает мне покоя, тревожит воображение. А вдруг там кто-то прячется и наблюдает за нами? Или в нем, внутри лежат полувысохшие трупы? А может там есть накидка, которая подойдет для тента?
Я давно порывался сходить на разведку к этой груде металла, бывшей когда-то грозным и опасным оружием, а теперь бесполезной и никому не нужной, и думаю, что сейчас пришло самое время
– - Дядька Никита, я схожу до танка, гляну там. Может, найду тряпки?
Никита лениво поднимает голову -- он расположился на пустых мешках в тени деревьев, и делает разрешающий жест рукой. Говорить ему не хочется. Рядом с ним пристроился старший Безручко, а Николай сегодня отпросился до обеда по своим делам. Дисциплина на нашем блокпосту неважная. С другой стороны, слухов о нацгвардейцах, шарящих где-то поблизости, нет, чего терять время попусту?
Я отправляюсь к танку. Стараюсь идти по обочине и, хотя от ног поднимается пыль, покрывающая мои мокасины густым серым слоем, всё равно это лучше, чем топать по горячему асфальту. Автомат на всякий случай беру наизготовку, снимаю с предохранителя.
Несколько сот метров я иду довольно легко и бодро, но со второго километра напоминаю сам себе собаку в жаркую погоду -- хочется высунуть язык наружу и часто-часто мелко дышать.
Танк вырастает на моих глазах. Он серо-зеленого цвета, с башней обложенной ребристыми квадратами, словно чешуя рыбы. Я знаю, что это защита от гранатометов, так мне братья Безручко говорили. Однако квадраты от поражения не спасли. Оказывается, его не бросили, а всё-таки подбили и, судя по копоти за башней, попали в моторное отделение. Бушевавший пожар окрасил в чёрно-рыжий цвет всю заднюю часть железной машины.
Я приседаю на всякий случай -- вдруг внутри кто-то прячется, и на полусогнутых приближаюсь к танку, медленно обхожу его. Вокруг никого, никаких признаков пребывания людей -- ни живых, ни мертвых. Если кто-то и погиб, то могил поблизости, в пожухлой траве не видно, тела могли увезти с собой.
Перевожу дух, напряжение понемногу отпускает.
Итак, передо мной застывшая громада танка с задранным стволом, острыми ребрами граней защиты и открытыми люками на башне. Он похож на инопланетное существо, чутко прислушивающееся к голосу Вселенной. Кажется, что сейчас танк поймает сигнал, взревёт мотор, с металлическим лязгом закрутятся гусеницы, и он двинется по маршруту, известному только ему и далеким внеземным собратьям.
Осторожно и с оглядкой, я взбираюсь наверх. Моя мягкая бесшумная обувь почти не слышна. В тяжелых берцах, как у Коли Безручко, я сейчас бы походил на табун бегущих лошадей, звонко цокающих копытами.
Медленно заглядываю через люк башни вниз, предварительно засунув ствол автомата в темнеющее отверстие и чутко прислушиваюсь, готовый отпрянуть в любую минуту, едва услышу чужое шевеление. Но, судя по всему, внутри никого и уже давно, поскольку пыль засыпала серой пеленой железные внутренности. Мне хочется подурачиться, громко крикнуть: "Чисто!", как кричат вслух американские полицейские, обшаривающие дом преступника. Или постучать прикладом по корпусу железного монстра и услышать тяжелый звон изнутри. Но я сдерживаюсь и слегка критикую себя: "Меньше смотри чужих фильмов -- целей будешь!"