Краткая история белковых тел
Шрифт:
– - Таран -- это Север. В вашу сторону проехала "девятка". Два пассажира: мужик и баба.
Рация какое-то время молчит, шипя, как рассерженная кошка. Я намереваюсь повторить свое послание, но Таран опережает меня, чавкающим голосом он сообщает:
– - Понял Север, "девятка" с двумя пассажирами.
– - Ты чё там жуешь?
– - интересуюсь вполне миролюбиво.
– - Сало дали.
– - Одно сало, без горилки?
– - Ну, с горилкой, -- нехотя подтверждает Таран.
– - Ты давай там, внимательнее!
Он отключается, и я смотрю на часы, к
Дорога опять пустынна.
Мыкола присел на край бетонного блока, поглаживает ствол автомата. Он о чем-то думает, но мне не говорит. Я вообще не знаю его мыслей. Для чего он здесь, а не по другую сторону, в украинской армии? Такие как он, любят воевать, красоваться в форме.
– - Ну шо, побалакаем за жизнь?
– - нарушает молчание младший Безручко.
– - Ты не смотри на брата, он не злой.
– - А мне все равно! Я не к нему приехал.
– - А знаешь шо, хочешь я до твоей хаты вечером Оксанку приведу. Знаешь, як она на тебя запала?
Я на минуту замолкаю от удивления.
– - Погоди Колян, но ведь Пётр ревнует к ней. Ты, о чём, говоришь-то? Я потом стану для него врагом кровным. Нафига мне это не надо?
– - Да ладно, всё будет ништяк!
– - Мыкола Безручко мнётся, но меня разбирает любопытство.
– - Говори, чего тянешь кота за хвост!
– - требую я.
– - Короче, на селе есть одна дивчина. Она должна быть с братом, не Оксанка.
– - Почему?
– - Та долго рассказывать, студент. Она... У неё батька заешь какой деловой? В Донецке своё такси имеет, пару кафешек. Там гривны як вода текут.
– - А Оксанка шо?
– - невольно передразниваю я.
– - Та ни шо! Голь перекатная, как и мы. Так привести чи не?
– - Ну, приводи!
– - соглашаюсь нехотя только за тем, чтобы иметь в лице девушки средство от скуки. Вечера здесь длинные, телевизора нет, мобильная связь не работает. Впору завыть, как волк на луну.
Соображение о том, что Петро на меня обидится, что будет зло ревновать, отступают в сторону. Может его младший брат прав и всё, что ни делается -- всё к лучшему? Может его действительно надо отвадить от Оксаны, и он потом спасибо скажет?
На мгновение мелькает мысль о том, как далеки от меня, нынешнего, Иван Кравчук с Лизой Сосниной, её обманутый муж, Алёна Василькевич. Я будто на другой планете и мне нет до них никакого дела.
12.
Где-то в поле поют сверчки, трещат цикады. Шумит трава, которую тревожит, пробирающийся украдкой через балки, невидимка-ветер. Иногда мне он кажется украинским разведчиком, втихаря подползающим к блокпосту, и я настороженно всматриваюсь в темноту из окна хаты, в которой живу. Но без прибора ночного видения в густой южной тьме ничего не увидать.
Ночное небо опускается на жаркие, нагретые за день поля, окутывает их прохладной пеленой. На меня накатывает лирическое настроение, я читаю вслух:
"Тиха украинская ночь,
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух..." (Пушкин А.С. "Полтава").
Оксана удивленно хлопает глазами.
– - Это ты написал?
– - интересуется она.
– - Нет, Пушкин.
Наш незамысловатый диалог прерывается гулом летящего вдалеке вертолета. А может двух. Нет, украинская ночь совсем не тиха, она живет своей жизнью, жизнью войны.
Отхожу от окна назад, вглубь хаты, к столу. Стараниями Оксаны на нём расставлена всякая деревенская снедь: вареная картошка, малосольные огурцы, нарезка сала и, конечно, горилка. Вкусная и здоровая пища, ничего не скажешь!
Горилка особенная -- на дне бутылки плавает красный перец. Я уже выпил несколько стопок, да и Оксана пригубила. Она порозовела, отчего кажется смущенной девочкой, попавшей во взрослую компанию. Даже в свете неярко горящих свечек -- света в селе давно уже нет, -- мне видно, как пылают её щеки.
Такие посиделки с девушкой при свечах можно было бы счесть за романтический вечер, разумеется, с поправкой на место и время. И если принять во внимание только свечи, я мог бы представить себя сидящим в ресторане, допустим с Лизой или, на худой конец, с Алёной.
– - А где, в каком стихотворении?
– - нарушает молчание Оксана, и я не сразу понимаю, о чем она спрашивает.
– - Что? Какое стихотворение?
– - Ну, ты сейчас прочитал...
– - А это. Это "Полтава", такая поэма есть у Пушкина.
Мы молчим, и в молчании таится определенная неловкость: я не знаю, что сказал Оксане Мыкола, она не знает, что сказал младший Безручко мне. А Иван Кравчук бы сейчас подсел к девушке ближе, заглянул в её карие глаза своим ласковым взглядом и процитировал сам себя:
Я живу на чужой территории,
И домой невозможен побег...
"Ему хорошо, -- думаю недовольно, -- он просто живет на этой самой территории, без забот, а я здесь воюю". А может, я всё усложняю, забыл, что на самом деле, я примитивное белковое тело? Они ведь не парятся по таким пустякам, как отношения с противоположным полом.
Двигаю стул ближе к Оксане и успеваю заметить её испуганный взгляд. Наливаю еще горилку в стопки -- себе и ей.
– - Давай за мир на донецкой земле!
– - предлагаю, дружески улыбаясь.
– - Годится тост?
– - Ага!
– - машинально отвечает она, о чем-то напряжено думая, и выпивает горилку одним махом, как заправский алкаш. Этим смелым жестом она невольно выдаёт своё волнение, показывает, что ей не по себе, что она теряется наедине с малознакомым парнем.
Я кладу руку на её плечо, легко поглаживаю, двигаю ладонь дальше. И вот уже обнимаю её за шею. Оксана молчит и мне кажется, терпеливо ждёт, чем всё закончится, а закончиться, в моём понимании может только одним -- я увлекаю её к кровати, стоящей в углу хаты. Кровать старая, панцирная, скрипучая. Хорошо, что у меня нет соседей.