Кредиторы эшафота
Шрифт:
— Но, — спросил Винсент, — этот преступник, удар которого вы узнали, что он сделал еще?
— Вы хотите узнать? Впрочем, я глупо поступал, не говоря вам, почему я с таким жаром принялся за ваше дело. Человек, которого я искал когда-то и из-за которого я стал добровольным полицейским, — это тот, который убил мадам Мазель, как я теперь в этом убежден, и он…
— Кто он?
— Он убийца моей матери.
— Ах, Боже мой! — вскричали в один голос оба брата.
В то время как Панафье проводил рукой по лбу, как бы желая прогнать тяжелые мысли, Винсент сказал:
— Теперь мы здесь закончили — идемте отсюда.
— Господа, — ответил Панафье, — я понимаю, что для вас это следствие очень тяжело, но мне необходимо изучить все как можно основательнее, поэтому оставьте меня здесь одного. Согласны ли вы?
Братья с удивлением переглянулись.
— Я увижусь с вами завтра утром.
— Как ни странно ваше желание, мы повинуемся — мы верим вам.
— И вы совершенно правы. Идите. Да, — прибавил он, — вы мне сказали, что у вас есть рапорт докторов.
— Да.
— Дайте мне его. Я хочу его прочесть.
Винсент вынул бумажник и передал молодому человеку то, что он просил. Затем братья пожали ему руку, говоря:
— До завтра!
Когда Шарль и Винсент уехали, Панафье сел в кресло и, закрыв лицо руками, задумался о расследовании подобного преступления, которое он уже проводил однажды. Затем он взял рапорт, оставленный ему Винсентом. Мы сейчас прочтем его читателю.
"МЕДИЦИНСКИЙ РАПОРТ
Я, нижеподписавшийся Буатер-Огюст Андош, доктор-акушер, кавалер ордена Белого Медведя, командор ордена Сен-Мартино, член медицинской Академии Монпелье, член-корреспондент университетов Турина и Одессы и т. д. и т. д., в сопровождении господина Герзенъ, полицейского комиссара, отправился на квартиру госпожи Мазель на улицу Фридлань, в дом номер 38, для того, чтобы произвести обследование ран, полученных ею и являющихся причиной ее смерти. Я нашел в комнате, обитой голубым атласом, нагую женщину, лежащую ногами на постели, а головой на полу, и констатировал, что как тело, так и руки и ноги ее покрыты многочисленными, но неглубокими ранами. Лицо, шея и спина были не тронуты. Из этих ран вытекло очень небольшое количество крови. На левом боку, в двух с половиной сантиметрах от левой груди, оказалась рана продолговатой формы, размером в четыре миллиметра, нанесенная почти вертикально: по всей вероятности, этот удар и был причиной смерти. Верхняя часть легкого пробита насквозь, но вообще на всем теле нет ни малейших следов насилия. Из всего этого мы делаем вывод, что смерть была почти мгновенной и произошла в результате ранения в левом боку. Орудием, нанесшим эту рану, был карманный нож убийцы. Остальные раны кажутся нам нанесенными после смерти, когда убийца, по всей вероятности, хотел удовлетворить низменные желания, предаваясь циничной жестокости. Вследствие всего этого мы…" и т. д.
Прочитав рапорт, Панафье пожал плечами и вместо подписи произнес:
— Дурак!
Затем он вынул фотографию, оставленную ему Винсентом, и громко засмеялся, говоря:
— Какой идиот! А между тем жизнь скольких людей находится постоянно в руках подобных докторов. И он еще изучал медицину! И таким людям поручают важное дело поиска причины смерти! Может быть, он в первый раз в жизни очутился перед трупом, причиной смерти которого он не был сам. Однако посмотрим это, — продолжал он, поворачивая листок. — А! Убитая перенесена в Божон. Кажется, у меня был знакомый в Божоне. Жобер. Но его там нет. Он перешел в Венсен. Вот число — "5 октября 1878 года". Нет сомнения, что в то время Жобер был еще студентом в Божоне. На всякий случай я схожу к нему завтра утром.
Сказав это, Панафье встал и поднял занавеси с окна, выходившего на улицу Фри длань.
— Уже светает! — сказал он.
И действительно, уже наступал день. Тогда Панафье еще раз обошел комнаты, следуя по тому пути, которым, по его предположению, должен был идти убийца.
Он вышел через маленькую комнату, находившуюся по правую сторону постели, вторая дверь которой выходила на площадку лестницы. Затем он прошел через коридор, который вел в людскую и кухню, и вышел через черную лестницу. "Это так, — думал он. — Он спустился вниз и отнес в подвал свою рясу и рубашку, оставив ©ту дверь открытой, чтобы направить следствие по ложному пути, и эти идиоты попались в ловушку".
Затем Панафье снова вернулся в квартиру, погасил лампу и вышел на улицу через подъезд, к великому удивлению соседей.
День уже наступил. Он подозвал фиакр, сел в него и сказал кучеру:
— В Венсенский госпиталь!
Глава VII
УЖАСНОЕ И ЛЮБОПЫТНОЕ ЗРЕЛИЩЕ
Кучер скорчил недовольную гримасу, но когда Панафье прибавил: "Я оплачу проезд вдвойне", он сделался любезным, и менее чем через час экипаж остановился у военного госпиталя. Панафье, выйдя из экипажа, спросил привратника:
— Где доктор Жобер?
— Он в морге.
— Что он там делает?
— Он дежурный, а сегодня там два вскрытия.
— А можно его увидеть?
— Я не знаю. Если вы его приятель… — нерешительно сказал привратник.
— Я его друг, — смело отвечал Панафье, — и, кроме того, я его собрат по профессии.
— А! Вы доктор? Это другое дело. Потрудитесь следовать за мной, мсье.
Мы сказали читателю, что хотим показать ему трущобы Парижа, подразумевая под этим все места, заслуживающие интереса. Теперь мы имеем перед собой именно такое место и просим у читателя разрешения показать ему морг госпиталя.
Это был большой зал, в который свет проникал через окно, сделанное наверху. Во всю длину стены, противоположной той, в которой находилась входная дверь, стояли шесть каменных столов, и на трех из них лежало по трупу. Эти закоченевшие тела казались бледно-зеленоватыми от падающего сверху света.
На первом столе лежал труп молодого человека лет двадцати пяти. Лицо его уже подверглось ужасной обработке: по обе стороны челюстей были сделаны надрезы, как будто две ямочки, которые заставляли труп смеяться. Ввалившиеся глаза были без век.
Над этим ужасным зрелищем склонились двое молодых людей. Они ловко разрезали труп скальпелями, куря в то же время папиросы. Один из них насвистывал мотив модной оперетки.
За вторым столом стоял еще один мужчина — высокий молодой человек лет двадцати четырех с папиросой в зубах и с ножом в руке.
На третьем столе лежало третье тело, вскрытие которого уже было окончено.
Эти трупы еще не испытали последнего оскорбления, так как перед похоронами сторожа вырывают у трупов хорошие зубы и обрезают волосы. Как ужасно думать, что эти волосы будут развеваться вокруг розовых щечек, а эти зубы — помещаться в улыбающемся ротике, дарящем поцелуи.
Бр-р! Какая ужасная картина!
Ничто не в состоянии передать этой отвратительной картины! Мрачные столы, вытянувшиеся трупы с гримасами на лицах, сжатые или раскрытые рты, ввалившиеся глаза, иногда вынутые из орбит, — все это ужасно!
Но Панафье прошел мимо всего этого с величайшим спокойствием. Он подошел к стоящему в одиночестве за вторым столом молодому человеку и сказал:
— Можете ли вы уделить мне минуту, Жобер?
Молодой человек обернулся.
— Панафье! — воскликнул он, и вытерев руку о передник, протянул ее Панафье. — Чему я обязан вашим посещением? Вы пришли позавтракать со мной?