Кремовые розы для моей малютки
Шрифт:
Архивная барышня посмотрела на господина комиссара поверх очков. Из приоткрытой двери слышался громкий стук, звон и визг отъезжающей каретки. Кто-то неистово молотил по клавишам, терзая пишущую машинку. Пахло совершенно особенным архивным запахом, который Фома так любил: воском, пылью и хорошим кофе. «Не то, что у нас в Управлении… не благородный напиток, а „на тебе, Боже, что мне не гоже.“
— Перепечатать или переснять, господин комиссар?
— Второе, пожалуйста.
В
— Стрелиция была в городе и видела тебя возле Управления полиции, — без предисловия, произнес до тошноты знакомый сладкий голос. — Тебя скоро арестуют и заберут в тюрьму, деточка моя? Ах, какой позор, какой кошмар, малюточка моя!
— Не дождешься, старая ведьма! — скрипнула зубами Мерседес. — Откуда ты узнала этот номер?
— Ах, малюточка моя! Бабушка хоть и старенькая, слабенькая — да не дура, хи-хи-хи! Надо будет — везде тебя найду, из-под земли достану, хи-хи!
— Хватит меня стращать и зубы заговаривать! Как там Долли?
В трубке демонстративно громко вздохнули.
— Твоя сестра кушает очень хорошо, много читает, много мечтает и…
— …плачет по ночам, угу, — мрачно заключила Мерседес. — Незыблемость. Статус кво.
— Деточка моя! Кому-то надо смеяться, а кому-то плакать. Есть такое мудрое слово — судьба. Я бы даже сказала — Рок!
— И ты их воплощение, — с горьким сарказмом произнесла Мерседес.
— Ну, разумеется. Хи-хи-хи!
«Долли, Долли… почему ты не ушла со мной? Не хотела стать мне обузой? Побоялась выбраться в большой мир из игрушечного рая? Бедная моя сестренка, маленькая моя… как мне тебе помочь? Как мне тебя спасти? Что, что мне сделать для этого?!»
— Может, вернешься домой, деточка моя? Мало ли что с тобой случится — а бабушка тебя лю-убит, она тебя — защити-ит. Всегда-всегда! Хоть ты ее, родную душу, в грош не ставишь, хоть ты и поганка, но бабушка зла не помнит, зла не держит. И твоя комнатка, твоя кроватка ждут тебя, ох, и заждались… Подумай хорошенько, малюточка моя, — жалостливым голосом произнесла старуха.
— Какая я тебе «малюточка»?! Через месяц — второе совершеннолетие, забыла, да?! — огрызнулась Мерседес. Ее бил озноб. Пришлось закусить пальцы, чтобы старуха не поняла, как ей, Мерседес, плохо от их разговора. Она знала, что скорей умрет, чем доставит бабке эту радость.
— Велика фигура, но дура. Как начнут тебя тягать в полицию, так ведь не отцепятся. Сначала с работы тебя выкинут, потом из пансиона — пойдешь, откуда пришла… на улицу. На голых досках спать будешь — в заброшенных домах ни перинки нет, ни подушечки, ни одеялка. Битое стекло, грязь и пауки. И воняет сильно — пылью, тухлятиной и, возможно, мертвечиной. Сильно оголодаешь — по помойкам шарить будешь, потом воровать начнешь, — довольно усмехнулась старуха. — Тебя поймают и в камеру запрут, «предвариловку», дней на десять, а потом — хи-хи-хи! — суд и «пожалуйте в тюрьму!»
— Там тоже кормят, кстати.
— Ну да, ну да… разносолами, деликатесами, хе-хе. Я тебя, дурищу, вызволять не стану. Учти!
— А я и не нуждаюсь, —
И разъяренная Мерседес едва не швырнула телефонную трубку о стену. Господибожетымой… и когда это, наконец, кончится?! Если бы не сестра… Долли, Доллинька, как мне тебя утешить, как мне тебя спасти? И никто мне этого не подскажет, никто не поможет. Во всем белом свете — никто. И никогда… никогда.
[i] Одно из положений римского права. Для установления достоверности факта необходимы, как минимум, два свидетельских показания.
Глава 12
Сержант Самуэль Шамис и стажер Майкл Гизли сидели в кабинете господина комиссара и внимательно слушали инструктаж. Их путь лежал на улицу королевы Августы, 6 — в гости к «Сладкой Бабушке», миссис Флоре Тирренс, как гласила надпись на визитке. Глянцевой и приторно розовой.
— …Глупый полицейский — зрелище, милое сердцу каждого обывателя. Ну, ладно, почти каждого. Поэтому вы не только расспросите — знала или видела хозяйка «вот этого человека на фотографии», но и рассмотрите там все-все-все. Можете смело прикинуться старательными, затюканными начальством, дураками; тогда вы сможете задавать самые идиотские вопросы, вежливо и нахально лезть, куда можно и куда нельзя. Станут возмущаться — делайте большие глаза: простите-извините, люди мы маленькие, дурашки подневольные, нам отчитаться надо, — подмигнул господин комиссар. — Ясно вам, ребята?
Ребята дружно кивнули. Если что не ясно, шеф, потом на месте сориентируемся. Разберемся.
— Усыпите ее бдительность, а сами глядите в оба глаза и запоминайте. Потом все расскажете. Диктофон не забыли? А фотографии «великолепного» Чарльза-Маурицио-Бенджамена Смита? Конверты для… ну, для чего угодно.
— Ничего не забыли, шеф, — вразнобой ответили Самуэль Шамис и Майкл Гизли. Громила-стажер даже похлопал себя по карманам для пущей убедительности.
— Осторожнее, ребята, не проколитесь, — господин комиссар перестал улыбаться и тяжело вздохнул. — Судя по тому, что я узнал — там очень, очень странное место… чересчур странное даже для нашего города. Поэтому старательно валяйте дурака, но не переигрывайте. Главное, будьте вежливы и улыбайтесь побольше и поглупей. Самуэль, я в курсе, что ты врать не умеешь, актер из тебя никакой… значит, просто молчи и улыбайся. Поддакивай напарнику. Ты меня понял?
— Да, шеф, — вздохнул Самуэль. — Я постараюсь.
— Молодец! Вот деньги на такси, туда и обратно… все, кажется, ничего не забыл. Ну, с богом!
Когда они ушли, Фома вызвал Джона Доу и отправил его на поиски цыганки. Хоть через час или два, но приведи обязательно! Ищи, где хочешь, хоть весь город и окраины обыщи, землю рой… только найди! Судьба в тот день явно улыбалась обоим — и господину комиссару, и стажеру, потому как цыганка появилась в Управлении полиции гораздо раньше.