Кремовые розы для моей малютки
Шрифт:
— А это хорошо бы.
— Угу.
— Между прочим, я хоть и Медведь, а подсуетился: взял пробу из того ведерка.
Майкл Гизли осторожно достал пакет из плотной двойной бумаги и показал расстроенному напарнику содержимое. Кусок марли с кровавым, уже потемневшим, пятном. Спутать это с краской было невозможно и при самом большом желании.
— Если шеф опять испарился куда-нибудь — сам этот образец Новаку отнесу.
К счастью, шеф оказался на месте, но поход в лабораторию — всецело одобрил. Результат анализа немного умерил уже было разгулявшееся воображение громилы-стажера. Взятая из ведерка в саду кровь оказалась свиной.
— А я б не удивился, если б эта баба кого-то зарезала, — мрачно произнес громила-стажер. — Ух, какая ж она противная… брр! «Деточки», «малюточки», усю-сю-сю-пусю, прямо блевать тянет!
— Медведь прав, — поддержал его Самуэль. — Такая там красота неземная, а хозяйка — будто жирный черный паук в розовом кусте. Улыбается, а глаза у самой злющие.
— Во-во! Кажется: только отвернешься, а она тебя зубами — цап! И берегись, пока не сожрала! Обернешься — снова усю-сю-сю, «деточка моя»… тьфу.
Господин комиссар внимательно посмотрел на своих подчиненных. Интересно-о…
— Сколько слов, а главное забыли.
— Показали мы ей фотографию этого типа, шеф. Ах, говорит, деточки, у меня столько покупателей, разве всех упомнить? Может быть, и приходил такой, может быть, может быть. Или в центре города сталкивались, хотя редко я туда выбираюсь. Старенькая, слабенькая — не то что вы, малюточки мои.
Майкл Гизли скривился от отвращения.
– Ладно, ребята, пока свободны.
Господин комиссар задумался: по-хорошему, следовало бы взять разрешение на эксгумацию тела Патрика О*Рейли, да что толку? Ну, найдут в его желудке остатки этой сладкой дряни. Ну, возьмет ее Новак на экспертизу… да все равно ведь ни черта в ней не обнаружит, к гадалке не ходи.
Да и что от себя-то скрывать — присутствовать на эксгумации господину комиссару не хотелось. Стыдно кому-то признаться, но даже за четверть века он, полицейский, так и не смог привыкнуть к этому зрелищу. Опыт опытом, а вот поди ж ты… Господин комиссар вспомнил, как два месяца назад ему пришлось дважды проводить эту процедуру, и его вновь передернуло.
И тут Фома увидел на краю стола пирожок. Очень пухлый и румяный, будто вот-вот из печи. «Кто смел, тот и съел», усмехнулся господин комиссар. Его зубы впились в нежное тесто…ооо! просто невероятно, до чего же вкусно! А пахнет-то, как! Интересно, кто его принес и почему оставил? Надо будет потом деньги отдать, компенсировать, угу-угу… не забыть бы. Фома, со вздохом сожаления, отложил треть на бумажную салфетку. Надо же растянуть удовольствие, хоть немного, хе-хе.
Он снова глянул на пирожок — и волосы зашевелились на его голове. Из отверстия, вместо крема, на стол полезли… черви. Да не мучные, не дождевые — могильные. Ошибки быть не могло. Они, «красавчики». Вид их господину комиссару был знаком слишком хорошо. По долгу службы, ему довелось провести не одну эксгумацию и не одно запоздалое опознание. Черт его подери, он так и не смог привыкнуть к этому зрелищу. К горлу подкатила тошнота… какая дрянь над ним сейчас подшутила — так мерзко, так зло?! «Вот я ему», подумал Фома. Но потом профессиональное любопытство возобладало над отвращением, и господин комиссар осторожно потрогал пальцем извивающегося червя. И ничего
Галлюцинация, догадался Фома. Интересно, какой дряни я успел сейчас нажраться. Но если это вещдок — зачем мне его подкинули анонимно? И ни слова, ни полслова не сказали и не написали? Свинство какое-то! Комиссар полиции уписывает пирожок с наркотой. Господи, как хорошо, что этого никто не видел!
Фома крепко зажмурился и потряс головой. Ну-ка, ну-ка… Когда он открыл глаза — червяки по-прежнему ползали по столу, копошились среди сваленных в груду папок и протоколов, извивались в коробке среди ручек и карандашей, а один — устроился на пресс-папье. Господин комиссар даже застонал от досады и негодования.
— Самуэль!
Тот перестал писать и вопросительно посмотрел на своего шефа.
— А теперь рассказывай — точно, в подробностях, при каких обстоятельствах он у тебя оказался.
Самуэль понурился.
— Простите, шеф. Знаю, не стоило брать ничего его — там, но ужасно есть хотелось. Не завтракал я сегодня.
— И поэтому ты его стырил. Или изъял, под шумок?
— Там за столом в беседке сидело какое-то существо, как из фильма ужасов…брр! Я смотрел на блюдо с пирожками, вздыхал: вот, думаю, беда — до ужина толком и перекусить негде, а тут такое… оно заметило мой взгляд и говорит: «Вот эти возьми, они вкуснее и только из печи». И пальцем сосисочным тычет в другую тарелку. Там их три стояло, и все полнешеньки, с верхом даже. «Бери-бери, угощайся», говорит. И затряслось от смеха, противно так.
— И ты, конечно, взял.
— Шеф, мне голодать нельзя, — постным голосом ответил Самуэль. — Я же не только себе взял, я для всех старался.
— Молодец, хвалю.
— Шеф…
— Ладно, в следующий раз семь… нет, семьдесят семь раз подумай, и все равно не бери ничего в подозрительном месте. Да еще в доме возможного подозреваемого! Как ты мог это забыть?! Это же первое правило! Надо тебя, парень, от писанины освобождать, совсем ты нюх потерял. Чтобы это было в первый и последний раз, ясно?
— Ясно, шеф.
— Жаль только, почти не осталось — на экспертизу сдать, вместе с этим.
— Как это не осталось?! — воскликнул, полный раскаяния, Самуэль. — В столе у меня лежит, правда, чуть подсохший. Я сначала про него забыл, а потом — постеснялся предложить.
— Если никто еще до этой дряни не добрался, — проворчал Фома.
— А я его хорошо спрятал, господин комиссар, — ответил Самуэль. — Я щас, я мухой!
И ринулся вон из кабинета.
— Бросай все, бери чистый конверт, бери вот это… — Фома, с отвращением, глянул на остатки пирожка, — … и дуй в лабораторию. Одна нога здесь, другая там!
— А-а?
— Скажешь: от меня и срочно, нет — СРОЧНО! Будут спрашивать, когда нужен результат, говори — вчера. Будут увиливать, отмахиваться и отбрехиваться — настаивай. А, вот еще: если Новак будет упорствовать, говорить «как вы мне сегодня надоели» — скажи «пароль»: 4 апреля. Он знает, о чем это.
Предугадывая вопрос, написанный на лице Самуэля огромными буквами, Фома сказал, как отрезал:
— А смысл пароля — к нашему расследованию отношения не имеет. Что, ты еще здесь?
— Уже нет, господин комиссар.