Кремовые розы для моей малютки
Шрифт:
— Это было так приятно, так женственно! Сидишь, духами и пирожными благоухаешь. В пальчиках иголочка о-остренькая, рядышком еще штук десять, разной толщины, хи-хи-хи! И розы, все розы вокруг — я в саду работать люблю. Сидишь, ковыряешь птичью головку… прелестно, прелестно!
От глубокого, самодовольного вздоха ее мощная грудь бурно заколыхалась.
— Живую? — только и смог произнести Фома.
— Разумеется, мертвую! — круглые глаза миссис Тирренс уставились на этого непонятливого полицейского. — Я же ценитель, гурман… а не
Господин комиссар помотал головой, будто стряхивая малоприятное воспоминание.
— Вы ведь не всех постояльцев туда приводили, не так ли?
— Никогда и никого.
— А почему, миссис Тирренс? — прищурился Фома.
— А не каждый достоин. «Много званых, да мало избранных»[i], — парировала старуха.
«Вот же наглая баба!», развеселился господин комиссар. «Редкостный, штучный экземпляр!»
— А вот ваша служанка решила показать Комнату с Красотой, как она ее называла. Произвести впечатление на жениха.
— Дурочка она, — беззлобно сказала старуха и пожала плечами. — Впервые в жизни меня ослушалась, башку снесло от чувств. И ничего хорошего из этого не вышло.
— Вы правы, миссис Тирренс, — улыбнулся господин комиссар. — Отравить кричащего о «преступной бабе!» гостя, потом подбросить его труп на автостоянку — в самую роскошную и машин, потом — написать анонимку на собственную внучку, желая подставить ее и упечь в тюрьму… вы однозначно правы — все это хорошим назвать никак нельзя.
Старуха уставилась на него в упор.
— Да не травила я его, господин комиссар! Вы с ума, что ли, сошли? Зачем мне травить это ничтожество, какой резон? Он меня веселил временами, такой был милашка, пустой был человек — а приятный. Легкий, как облачко! Я его даже «кремовыми розами» за это бесплатно угощала, и не раз.
— Как, совсем бесплатно?! С трудом в такое верится.
— Абсолютно, господин комиссар. Ни пенса с него, бывало, не брала.
— Поразительная благотворительность, — хмыкнул Фома. — Что, и обычными угощали, и теми, другими, а?
— Какими это — «другими»?
— Миссис Тирренс, вы прекрасно понимаете — какими, — по-заговорщицки подмигнул ей господин комиссар. — Вы уже полгорода ими ласково перетравили, подсадили на них большую часть состоятельных людей. Мы все равно дознаемся, лучше признайтесь сами.
— Чистосердечное признание хотите, господин комиссар?
— Да не мешало бы. Вы же не будете отрицать, что ваши знаменитые «кремовые розы» — точнее, их часть! — под завязку нашпигованы какой-то дрянью. И я могу это доказать. Полагаю, рецепт ее мы обнаружим в ваших бумагах, миссис Тирренс.
Старуха взглянула на него снисходительно и произнесла, без обычного присюсюскивания:
— Его еще разобрать надо, господин комиссар. Рецепт ведь не просто сложный, а ОЧЕНЬ сложный. Да еще и написан в старинном духе. Уверены, что справитесь?
Фома выдержал ее взгляд стойко.
— Уверен. У нас отличные специалисты, а старинные
Старуха, поджав губы, молчала. Ладно. Подумал Фома, к этой теме мы еще вернемся… чуть позже.
— Как давно вы знакомы с Фридой Петерссон, ныне покойной?
— Дайте-ка подумать, господин комиссар, — прищурилась миссис Тирренс. — Лет тридцать, пожалуй.
— Где вы с ней впервые увиделись и при каких обстоятельствах?
— В приюте для подкидышей, самом бедном и… нехорошем. О нем еще писали впоследствии абсолютно все газеты. Дурная слава долго не выветривается, знаете ли. Подванивает.
«Как будто существуют хорошие приюты», мысленно усмехнулся Фома, однако смолчал.
— Им с сестрой было уже по десять лет, они засиделись там. Бедняжек шпыняли за то, что они якобы объедают других детей. Объедают… кожа да кости, платья не по росту, личики застывшие — такими я их увидела в тот дождливый день. Мне все равно работницы были нужны, прислуга за проживание и стол. Я и забрала бедняжек, — вздохнула миссис Тирренс. — И ни минуты потом не жалела… до сегодняшнего дня.
Фома встал и прошелся по допросной. Свет в лампе предупреждающе моргнул. «Ничего, допрос и при свечах можно вести. Или свете карманного фонарика», подумал господин комиссар.
— Как получилось, что Фрида Петерссон не распознала вкус отравы? Ведь она разбиралась в специях и прочих необходимых веществах для кулинара. Вы согласны с этими моими словами?
— Согласна, господин комиссар. Глориоза великолепно разбиралась во всем, что касалось приготовления еды.
— Особенно десертов?
— О, десерты она готовила и создавала просто виртуозно! — расплылась в улыбке миссис Тирренс. — С большим вдохновением!
— Может быть, и ваши знаменитые «кремовые розы» — ее изобретение? Которым вы не преминули воспользоваться, присвоив себе даже авторство — ведь это было так просто: Фрида Петерссон уж точно не пойдет в суд жаловаться.
Господин комиссар смотрел на сидящую перед ним женщину — и, в который раз, поражался: насколько обманчива внешность. Милая, нарядная, очень уютная старушка, с ямочками на пухлых румяных щеках. Добрая бабушка со старинной картины, написанной в стиле «уютного очага». Не хватает таких же радостных и толстощеких внуков, копошащихся у ее ног. Для полноты умиления, угу. Бабушка-отравушка.
— Возможно, господин комиссар, возможно… однако и это недоказуемо.
— Ну, почему же. Насколько мне известно, вы - действительно превосходный химик и блестяще разбираетесь в ботанике.