Крепость сомнения

Уткин Антон Александрович

– Считается, кстати, – не желая замечать его иронии, продолжила Вероника, – что совокупность грейдеров – это и есть Бог.

– М-м. Кем это так считается? – поинтересовался Тимофей, нахмурившись.

– Ну, не знаю... – замялась Вероника. – Так говорят.

– Не стоит о Боге так говорить, – деликатно вставил Вадим. – Бог пусть остается Богом, а этот пусть будет супер-грейдером.

– Ну, пусть так, – милостиво согласилась Вероника. – Так вот, грейдер – он как компьютер. Не надо его путать. А то мы как делаем: он уже начал работать, считать, а мы его опять и опять возвращаем и говорим:

только чтобы цвет такой, чтобы так и так. А он уже все понял, он уже работает. Когда ему начинаешь давать взаимоисключающие команды, он просто ломается. А ему надо сказать внятно и отпустить. И ждать. Просто ждать. И все случится.

– Когда тебе уже не надо будет, – вставила Светлана.

Вадим и Тимофей снова посмотрели друг на друга. И снова у них в глазах промелькнуло какое-то беспокойство о том, что тайна, которую они привыкли считать своей, известна еще кому-то.

– Действительно, почему-то считают, – мягко вмешался Вадим, обращаясь ко всем и поочередно переводя на них глаза, – что то, о чем мы очень мечтаем, случается тогда, когда нам уже этого не надо. Но это слишком просто. Случается не тогда, когда нам этого не надо, а тогда, когда мы уже перестаем ждать.

– Что бы, в самом деле, такого пожелать, – проговорил Тимофей с деланой задумчивостью, но в глазах его Вадим еще видел беспокойство.

– Да, тебе уж чего желать, – согласился Вадим. – Кстати, вот этот человек у нас землевладелец, – сообщил Вадим, – и притом довольно крупный.

Тимофей посмотрел на него удивленно, но потом вспомнил и кивнул головой.

– Да, – скромно подтвердил он, – я владетель небольшой сказочной страны.

– Не на Рублевке, случайно? – оживилась Светлана. – И как же она называется?

– Вот с названием проблема, его нет. Ну, я хочу сказать, что нет одного какого-то общепризнанного названия, а оно как бы у каждого свое. Каждый вправе называть ее так, как ему покажется более подходящим.

– Хм, – сказала Вероника. – Это демократично. И что там есть?

– Да все что угодно. Все так, как и в других странах.

– И города?

– И города. Хотя городами в обычном понимании назвать их сложно. Скорее, поселения.

– И как же называется столица вашей страны?

– Столицы как таковой нет. Есть Форт «Безмятежность» и есть крепость «Сомнения». Большую часть года я провожу в крепости, а летом перебираюсь в форт.

– А куда приглашаете гостей? – спросила она, улыбнувшись.

– А вот это зависит от самих гостей, – отвечал он со смехом, показывающим, что значение улыбки понято. – Сомневающихся – в форт «Безмятежность», а людей серьезных милости просим в крепость. Потому что сомнения часто бывают такой крепости, что могут крепость разрушить изнутри. А крепость построена на совесть и из редкого камня. То ли дело форт – он бревенчатый, лесу вокруг много, генералов мало, – тут он улыбнулся чему-то своему, – так что в случае чего восстановить его бывает не сложно. А гости, пока я решаю, где их поместить, ждут некоторое время у разъезда «Терпение».

– Разъе-езд, – сказала Вероника с почтением. – Да у вас там и железная дорога.

– Не совсем. Железной дороги у нас там нет. Но есть конная тяга.

Восторженность Вероники обещала

быструю победу и заставила Тимофея заскучать. Теперь тяжесть общего разговора нес Вадим, а Тимофей ищущим и немного тоскливым взглядом скользил по проезжавшим мимо машинам.

– А в общем, – Тимофей неожиданно нарушил свое молчание, – в гостях мне интересно видеть людей сомневающихся, кому интересны тайны мироздания. А те, кому они не интересны, не интересны и мне, – добавил он, вспомнив сегодняшнюю, точнее, уже вчерашнюю автомобилистку. Прозвучало это вызывающе, но тут у Вероники зазвонил телефон, и ни у кого не осталось времени оценить двусмысленность последней фразы. При всех говорить она не стала и вышла на улицу.

«Интересно, кто это звонит? Муж или нет? – подумал Тимофей, но тут же спохватился. – Какое мне дело?» Отвернув голову, он смотрел на белую подсвеченную громаду храма Христа Спасителя, отмечая, что купол потемнел и начинает терять тот лубочный блеск, который так раздражал его еще несколько лет назад. «Все-таки хорошо, что его восстановили. А то пустота какая-то была, – подумал он. – Держит он город... Так муж или не муж?»

Когда она вернулась, они коротко встретились глазами, и ему показалось, что она знает, о чем он только что думал.

Минут через двадцать после звонка они начали прощаться. Тимофей поймал себя на том, что испытал досаду, ему захотелось побыть с ней еще.

– Вы похожи на Наташу Ростову, – сказал он, и получилось это почти зло. – Когда вы что-то говорите, я сразу представляю сцену у дядюшки после охоты. Если помните, – с умыслом добавил он. – К тому же у нее тоже были густые темные волосы.

Она сдержанно засмеялась, и волосы ее, свободно лежавшие на плечах, легонько качнулись.

– А это понимать как комплимент? – И когда она – уже не первый раз – смеялась этим каким-то неопределенным смехом, Тимофею начинало казаться, что это не он, а она играет им. Подумав об этом мельком, он ничего не произнес, а только пожал плечами. С ней захотелось идти в разведку – ну, может быть, не в военную, а так, по ближайшим барам.

– Но могу быть и Настасьей Филипповной, – заметила она, но уже без смеха, и у концов ее маленького рта легли неожиданные складки то ли горечи, то ли несладкого характера.

– Дело в том, – рассмеялся Тимофей, – что я-то всего лишь Плюшкин. Так что мы живем с вами в разных произведениях. – Он развел руками.

Она тоже изобразила жест, означающий сожаление. Тимофей подумал и добавил с усмешкой:

– Но бываю и Вронским.

Светлана удерживала на лице несколько напряженную улыбку, а Вадим внимательно следил за этим разговором, и было видно, что он доставляет ему удовольствие.

– То есть сначала ломаете крупы доверившихся вам существ, а потом коллекционируете порванные уздечки, – немного подумав, заключила она.

Тимофей посмотрел на нее удивленно.

– Вроде того, – хмуро пробурчал он.

По выражению лица ее подруги, с которым она следила за этим обменом репликами, можно было догадаться, что до конца она не понимает их смысла. Но все же она сказала:

– Если любовь есть, то надобность в ухаживаниях пропадает, а если ее нет, то и ухаживания ни к чему не приведут.