Крепость
Шрифт:
— Ну, им, вероятно, показали пути проезда на карте….
Старик, что, потешается надо мной? Оставляю его и приближаюсь к группе.
— Bonjour, messieurs. Comment allez-vous? — спрашиваю водителей.
— Tres bien, mon lieutenant! — отвечают дуэтом.
Какая утонченность! Час от часу не легче! Вот передо мной стоят двое худощавых мужчин, едва ли старше тридцати лет, один с черными усами и черными вьющимися волосами, другой такой же. На обоих грязные комбинезоны. Такие же простые парни, как и рабочие верфи. И им удался этот трюк? Зампотылу очевидно недоволен тем, что его прервали. Наверное, он как раз готовился их допросить. Тем лучше. Предоставляю ему поле деятельности и снова присоединяюсь к Старику, который тщательно обследует, низко приседая тут и там, мощный тягач.
— Как ты это понимаешь? — спрашиваю его, наполовину задохнувшись от быстрого подъема по лестнице, когда усаживаюсь напротив Старика в его кабинете.
— Что?
— То, что эти двое добрались до нас со шноркелями, вместо того, чтобы…
— Чудеса, да и только! Обыкновенное чудо!
— Я этого понять не могу: Мы не можем выбраться отсюда — а длинный тягач со шноркелями — прошел!
— Простое везение! Such is life, как говорят испанцы! — шутит Старик.
— Французы! — Кто бы мог подумать!
— Пленные французы, — поправляет меня Старик, — Правильные парни. Им пообещали чистые, настоящие, проштампованные документы об освобождении, и они захотели их получить.
— Если бы они просто оставили этот мощный тягач и смылись в кусты, то уже давно были бы дома.
— Так думаешь ты, своим деструктивным умишком! Они дали честное слово. Но, по-видимому, это такая максима, которую ты или не можешь понять или не хочешь.
Внезапно Старик словно оседает. И хотя он еще поблескивает от воодушевления — этот блеск уже гаснет. Я точно знаю, что его волнует: Теперь у нас есть два шноркеля — но лодки, для которых они были запрошены, давно в походе: без шноркелей.
— Такие парни сумели бы пройти сквозь стены! — глухо произносит Старик. Затем он погружается в напряженные раздумья, и, наконец, я слышу:
— Посмотрим, может быть, нам удастся оснастить, по крайней мере, одну лодку.
И тут появляется в дверях весь красный от волнения Бартль и вытягивается по струнке. Старик разыгрывает удивление и басит:
— Ну, Бартль, что это с вами?
Бартль не произносит ни слова от охватившего его волнения. Тогда Старик говорит:
— Я уже знаю! Оставьте сегодня все как есть. Я верю, что завтра вы снова приведете в порядок все, что сегодня превратилось в пыль.
— Так точно! Но…
— Никаких но! — Старик говорит так резко, что Бартль от страха опять принимает стойку смирно и затем выходит.
— Теперь пойдет к своим свиньям, — произносит Старик, — и там выплачется.
Через некоторое время добавляет:
— Или утопит свою ярость в вине… Хочешь послушать его стоны?
Авиабаза Morlaix расформирована. Из-за того, что путь на восток им закрыт, военнослужащие ВВС вынуждены теперь тоже перебазироваться в город. Удивляюсь тому, сколько «женского персонала» принимает в этом участие, но вовсе не в униформе, а в шубках и шикарных сапожках. Свои шубки дамы из-за летней жары не застегивают. Одна выглядит как Марлен Дитрих в фильме «Голубой ангел» и, судя по виду, кажется, знает это: Она не просто идет — она шагает таким же растянутым шагом на высоких каблуках, высоко неся голову и неподвижно устремив взгляд прямо перед собой. Раздается восхищенный свист признания с противоположного тротуара. Поскольку бензина недостаточно, несколько военнослужащих Люфтваффе тащат свои вещи как гражданские беженцы на тачках и гужевых повозках. Я просто обалдел от того, что все это сборище устремляется в город. Они вовсе не походят на солдат. Мне смешно думать, кем могут являться все эти люди: Старшими офицерами-интендантами, старшими церковными инспекторами, старшими заплечных дел мастерами, руководителями клистирных трубок. А еще советниками от полевой почты, советниками по транспорту, советниками имперской железной дороги, председателями различных правлений и обществ, советниками по архитектуре, членами военсоветов, советниками по топливу — вероятно, еще и руководителями службы почтовых голубей, главными распределителями всего и вся. И здесь же в более простых формах всякой твари по паре: землемеры, картографы, сборщики налогов, мастера по подбивке подков, механики пишущих машинок, полевые аптекари, тайные жандармы, активные жандармы, повстанцы, пораженцы, подрыватели устоев государства….
ВСТРЕЧА С ТАНКАМИ
Зампотылу уже несколько дней беспокоится о поставках. Он хочет послать грузовик, чтобы из Cheteauneuf — если там, вообще, еще есть возможность проскочить, — и из Logonna привезти все то, что он, обобщая, называет «маркитантскими товарами». Когда после обеда он возникает в столовой перед Стариком, я уже знаю, что он замышляет. И тут же слышу «Logonna» и «Cheteauneuf» и «грузоподъемностью две с половиной тонны» и вижу, что пока зампотылу горячится, Старик щурится на него, словно не проспавшись.
— Об этом не может быть речи, — долетают до меня слова Старика. — Позаботьтесь-ка лучше о том, чтобы имелось достаточное количество одеял в медчасти и на случай, если нам придется перебираться в Бункеры.
— Слушаюсь, господин капитан! — отвечает зампотылу, будто выйдя из некоего подобия транса, внезапно снова по-военному.
— У него с нервами не порядок! — обращается ко мне Старик, когда зампотылу исчезает.
Еще не прошло и получаса, как запотылу входит в кабинет. Сквозь шум разговора в соседнем помещении, слышу, что «в том небольшом замке» имеется больший запас шерстяных одеял. Может быть, этим зампотылу снова подразумевает Logonna?
— Ладно, — сдается, наконец, Старик, — но только прежде мы должны будем разведать дорогу.
Старик надолго задумывается, а затем объявляет:
— Лучше сразу сегодня во второй половине дня.
Зампотылу стоит, слегка согнувшись и, вероятно, не знает точно, куда ему смотреть.
— Закажите открытый вездеход на пятнадцать часов! Никлиш поедет! — Старик говорит наполовину командным, наполовину веселым голосом. Затем, вопросительным тоном, обращается ко мне:
— Ты как, едешь с нами? — и, вдруг, с сияющим выражением лица, как будто бы его внезапно осенила хорошая идея, к зампотылу:
— И Вы, естественно, тоже!
— Так точно, господин капитан!
— И прихватите автоматы для Вас и нашего Politruk.
И еще раз звучит запоздалым эхом:
— Так точно, господин капитан!
— Очень хорошо, — говорит мне Старик, — если мы опять покажемся населению.
При этом, когда он смотрит вслед зампотылу, в его голосе чувствуется нотка злорадства,
— Своего рода испытание боем. Ему время от времени нужна встряска. Иначе не узнает, что такое война.
Веселенькое дело! думаю про себя. Должно быть, я и есть этот «Politruk». Старик надел свою белую командирскую фуражку. Чтобы бросаться в глаза? Садится рядом с водителем, в то время как для меня и зампотылу определены задние сидения. Мы тотчас же усаживаемся высоко, поставив ноги на сиденья.
— В окрестностях Dirinon, на полпути между Landerneau и Daoulas, утром был атакован морской патруль, — сообщает нам Старик, когда водитель отпускает ручной тормоз. — Потому нам надо все основательно разведать и прозондировать почву, да и близлежащие кусты тоже!
Мне известно, что это значит. Но внутренне протестуя, думаю: Что за чушь! Если начнем зондировать кусты, то всех диких животных поднимем. Но кто же эти дикие животные, на которых нам предстоит охотиться? Люди из Maquis, например? И тут меня осеняет: Подлесок по-французски называется «Maquis»! Можно ли тогда говорить о «Maquis в Maquis»? Набегающий воздушный поток исключительно приятен при такой жаре. Берем направление на Guipavas, хотя нам сообщают, что янки там уже были. Все выглядит так, будто Старик хочет избежать поездки по местности в направление Le Faou, где Maquis напали на наш конвой. По местности, в которых находятся убежища Maquis, водителю приходится ехать особенно медленно. Немногие прохожие глазеют на нас так, словно мы инопланетяне. У Старика на шее его орден. Белая фуражка и Рыцарский крест! Все должны видеть, какая изящная мишень проезжает по этим местам. Что за непредсказуемая, чокнутая свинья! Каждый день он все более явно страдает от того, что вынужден сидеть как пришпиленный за своим письменным столом. Старик что-то насвистывает. Он кажется снова весь в своем ключе. Однако, по крайней мере, мог бы тоже взять автомат. Зампотылу держит свой на коленях, я тоже. Водитель — бедолага. Он бы лучше сидел в столовой вместо того, чтобы везти свою шкуру на местный рынок за понюшку табака. Когда остается еще добрых пять километров до Landerneau, дорога поднимается на вершину холма. Водитель преодолевает затрудняющие видимость вершины обычно с некоторой осторожностью, но на этот раз он едва ли касается педали газа. Как только Старик орет «Стоп!», наивысшая точка холма уже лежит за нами. Я налетаю на плечи водителя, а зампотылу на Старика… Этим толчком вперед обнаруживаю, что там во впадине между домами блокирует дорогу: Танки! В одну секунду замечаю камуфляж, оливковый цвет формы, более плоские стальные шлемы, загорелые лица. Отчетливо вижу черные створы стволов пушек, направленных на нас. У меня перехватывает дыхание. Прежде чем успеваю что-либо сообразить, Старик уже поднялся с сиденья, и теперь машет правой рукой, описывая в воздухе круг, в то время как левой держится за рамку ветрового стекла: Сошел с ума, что ли?