Крещатик № 94 (2021)
Шрифт:
Владимир зашёл в парадное и нехотя, через силу начал подниматься на свой этаж. Он отчётливо понимал, что дома, скорее всего, вместо сна его накроет полубредовое состояние с провалами в кошмары, или же он просто с закрытыми глазами будет беспокойно ворочаться в своих мыслях. Возможно, и даже наверняка, через какое-то время в дверь позвонит, а затем постучит ногой пьяный Ленц, не дозвонившись ему по телефону, который Владимир по приходу собирался отключить. «Впрочем, – вспомнил Лутковский, – телефона у Марка нет. А значит точно припрётся».
Владимир представил, как после наружного грохота и угроз Марка он предстанет перед возмущённым другом, изобразив на лице сонное, а скорее глупое выражение. И как
Лутковский внезапно остановился. Он увидел дверь, за которой недавно жил Олег Глота. Эта обыденность неожиданно смутила Владимира. Он взволнованно посмотрел на тёмный дверной глазок и невольно улыбнулся болезненной, кривой улыбкой. Его как магнитом потянуло к этому испуганному пространству, в котором сейчас, в какой-то иной реальности жили люди. Лутковский протянул руку и ладонью прикоснулся к серому дерматину, после чего вытянул шею и застыл в неосознанном ожидании чего-то. Тут же он услышал отголосок человеческой речи. Говорила женщина, но настолько нечётко, что Лутковский невольно подставил ухо к самой двери и напряжённо вслушался в речь. На монотонное женское бубнение грубо отозвался мужской голос. Отчётливо послышалось звяканье посуды. Лутковский повторно улыбнулся, услышав эти звуки и голоса, и в этот момент у него зазвонил телефон. Громко зазвонил. Неожиданно громко. Лутковский вздрогнул и тут же услышал, вернее, ощутил, как там, за дверью мгновенно всё замерло. Испугавшись этой тишины, Владимир бросился вниз. Выбежав на улицу, он быстро зашагал в сторону винного магазина Ани, даже не сообразив сначала, что идёт именно туда.
Сделав несколько торопливых шагов, Лутковский почувствовал себя уже довольно пьяным. Спало неестественное напряжение, затормозившее его возле двери Олега. Также испарились впечатления после интервью, в процессе которого он старался максимально контролировать себя. Вместо этих мобилизующих ощущений пришла расслабленность, а вместе с ней его захлестнула беспечность нетрезвого человека, благополучно избежавшего опасности. Инцидент у дверей показался ему забавной детской шалостью. Он вспомнил, как детьми по нескольку раз звонили в двери и, убегая от гнева жильцов, присушивались, открыли те дверь или нет. Забегали и к маме Олега. «Как её зовут?» – Лутковский даже остановился, чтобы вспомнить её имя. «Как её там, тётя Таня, Валя… Точно, Валя. Тётя Валя», – Лутковский вспомнил некогда молодое лицо женщины, которая довольно лояльно относилась к жизни детей во дворе. Их сложная иерархия, обменные делишки, где дорогая вещь могла цениться гораздо ниже, чем грошовый пластмассовый солдатик, находили понимание и даже уважение у этой женщины. Впрочем, на детском горизонте Владимира тётя Валя появлялась редко, так как Олег был младше Лутковского на несколько лет, а это был существенный порог для короткого знакомства между детьми.
– Вован, привет. Ты что людей не замечаешь? – услышал Лутковский у себя за спиной. Он оглянулся и увидел знакомую компанию молодых людей, сидящих на лавочке. Это были друзья его детства – Тарас Притула, Костя Бычков по кличке Салямалейкум и Гена Варламов. Все погодки Лутковского. Все они учились в одной школе, хоть и в разных классах, кроме Лутковского, который навещал их эпизодически, когда приезжал к бабушке. Но, несмотря на нерегулярность этих встреч, та дружба была крепкая и настоящая – детская, нерасчётливая и неосмысленная.
Все трое держали в руках чашки, в которых, судя по запаху, был кофе, и внимательно рассматривали Лутковского. Владимир, смущённый этим вниманием, даже посмотрел, не расстегнута ли у него ширинка и, найдя свой гардероб в полном порядке, подошёл к друзьям.
В последнее время Лутковский с друзьями встречался редко, и при встречах всё ограничивалось рукопожатием и традиционным вопросом о делах, который не подразумевал глубокого ответа. Разнонаправленность интересов давно развела школьников-лоботрясов в противоположные потоки человеческого бытия. Салямалейкум переехал в другой район Киева, оставив о себе воспоминания и слухи, которые при встречах остальных друзей кратко обсуждались и тут же оттеснялись на периферию сознания более актуальной информацией – о политике, футболе, семье. Были еще приступы ностальгии, требовавшие вернуть детство, но и это проходило очень быстро как лёгкая незаразная болезнь. Сетование на то, что друзья редко собираются, постепенно превратились в обязательный ритуал при встречах с отсылками к своей занятости. В общем, обычная судьба детской дружбы.
Лутковский с нескрываемым удивлением посмотрел на компанию и подошёл к друзьям.
– Привет, – обратился он ко всем. По очереди протягивая руку и повторяя приветствие, Владимир поздоровался со всеми. За три рукопожатия он сумел разобраться в своих противоречивых чувствах, т. е. остаться и поговорить с пацанами или, сославшись на срочную занятость, убежать в подвальчик к Ленцу и Ане. Лутковский решил ненадолго остаться.
Прежде всего он обратился к Бычкову, которого не видел пару лет:
– Салямалейкум, Костик, – поприветствовал он друга.
– Ты не дерзи, Вовочка. И вообще, что за детство. Будь серьёзней со своим прошлым, – обиделся Бычков. – Но, если не хочешь меня обидеть и, как следствие, обидеться сам, называй меня просто – Костя.
– Не гони беса, Бычков. Вова всё ещё в детстве живёт, стихи пишет, – отозвался Тарас. – Тебе, кстати, нормально за куплеты платят?
– Ты уже спрашивал, – ответил Лутковский. – Не нормально.
– Я уточнить, – дружелюбно сказал Тарас, язвительно улыбнувшись. – Может быть, что-то переменилось.
– Жопа, – кратко резюмировал тему Гена Варламов и отхлебнул кофе.
Все четверо парней только внешне были разные люди. Пожалуй, друг от друга их отличал лишь стиль одежды. Бычков был в наряде нерядового менеджера – темно-синяя рубашка, тёмно-серый костюм и черные туфли. Бордовый галстук был на время снят и небрежно засунут в карман. Тарас Притула сидел на кортах, в брендовых джинсах и футболке. Он с юности так ходил, задолго до того, как стал убеждённым таксистом. Гена Варламов заторможено смотрел перед собой. На нём были серые брюки раннего постсоветского покроя, мятая рубашка и тапочки на босу ногу – короче, костюмный ансамбль городского неудачника, хотя сам он никогда таковым не был. Занимался Гена прикладной математикой в родном киевском Политехе и на всякую одежду было ему давно наплевать. Он еще раз внимательно посмотрел на Лутковского и сказал:
– Неисповедимы пути теории вероятности. Можно было вычислить твоё появление.
– Это по каким признакам? – спросил Лутковский.
– По косвенным.
– А конкретнее?
– Через парадное живёшь. Дорога к магазину за бухлом пролегает аккурат через точку нашего пребывания.
– Что же это сразу за бухлом ты меня посылаешь? – обиделся Лутковский.
– Мы видели тебя с твоим другом военным. Вы с ним бухали. Дальше примитивная логическая цепочка должна привести тебя в магазин.
– Логично, – согласился Лутковский, – только друг не военный.
– А чего в камуфляж тогда вырядился? – спросил Тарас. – Типа герой, уступите место.
– Мне насрать, – перебил тему Гена и, обратившись к Лутковскому, предложил: – Володя, тебе молочка надо похлебать трохи, протрезвеешь слегка для дальнейших подвигов. – И не дождавшись ответа Лутковского, он постучал в окно первого этажа. – Маша, налей Вовочке молока. В окне появилась симпатичная женщина и, скептично улыбнувшись, прокомментировала появление Владимира: