Крест и посох
Шрифт:
— А раз верно, то вот вам мой сказ, — тряхнул головой Константин и поднял свой кубок, приглашая всех присоединиться к очередной здравице. — Пью за то, чтобы земля в Ожске вам домом родным стала, за то, чтобы красавицы-женщины ваши, такие пригожие и статные, — и он ласково улыбнулся неожиданно зардевшейся от смущения Туре, — нарожали много-много крепких духом, здоровых телом, отважных душою и чистых сердцем героев, подобных тем двадцати отважным во главе со славным воем Тургильсом Мрачным, сыном Борда и Туры, которые здесь сидят. Нарожали их себе в почет, а врагам на погибель. А еще я пью за то, чтоб мирный труд
«Эге, да тут, пожалуй, не один Викинг отпрыском Браги может считаться», — сразу смекнул Эйнар, но провести себя не дал, точнее, попытался не дать и после осушенного досуха кубка спросил напрямик:
— Сколько же гривен ты нам за службу ратную положишь, княже?
Тот в ответ развел руками и весело рассмеялся:
— Да ты меня, видать, не расслышал, славный Эйнар, сын Гуннара. Я ж тебе не службу предлагаю. Я всех вас жить здесь зову. Правда, скрывать не стану, коли грозовой час придет, повоевать тоже придется, да только не меня, а самих себя защищая. Но разве за это платят гривны? К тому же и нет их у меня в таком количестве. Что скажешь, ярл?
— Думать надо, — выдавил наконец Эйнар. — Долго думать. Оно и впрямь лестно — осесть здесь, и уж чтоб навсегда, да только непросто все это.
— Это верно, — охотно согласился Константин. — Думать надо, ибо ныне вам не поход боевой предлагается, который на месячишко-другой, а выбор всей будущей жизни. Как же тут не задуматься. Вот только не затягивайте шибко. Вам, воинам, скитания сызмальства в привычку. Женщинам же, особенно настоящим, вроде моей нынешней гостьи, — он вновь улыбнулся, глядя на Туру и искренне восхищаясь ее богатырской статью, — такие странствия только в тягость.
То ли Тура почувствовала это искреннее, без малейшей фальши восхищение князя, который стал одним из немногих за долгие годы ее супружества, кто увидел в ней женщину, а не ломовую лошадь, а может, задели ее за живое слова Константина о тягостных скитаниях, которые и впрямь изрядно затянулись, но она, совершенно забыв о предварительном уговоре, решительно вмешалась в разговор:
— А чего тут думать? Той кровью, что пролита, не одно озеро заполнить можно. Хватит. Я так мыслю, что оставаться надо. Довольно сыновей терять. Эдак мы ни одного внука до самой смерти не увидим. Вот и Борд со мной согласен, верно?
Тот вначале изумленно покосился на жену, а затем, после энергичного тычка в бок, которым запросто можно было бы зашибить барана, нахмурив брови, прохрипел нечто нечленораздельное, но больше похожее на согласие, чем на возражение.
— Не все с вами согласятся, мудрая Тура и славный Борд, — посерьезнев, возразил вполголоса Викинг, но, заметив насупленный взгляд богатырши, торопливо пояснил: — Я-то, конечно, останусь. От добра добра не ищут. А вот как пояснить другим молодцам, дабы они тоже уразумели, что лучшего слова им уже не молвят ни в какой другой земле?
— Вот ты-то и пояснишь все, — подбоченилась Тура и ехидно хмыкнула: — Или не справишься? Так я подсоблю.
В ответ Викинг только смущенно крякнул. Красноречие чуть ли не первый раз в жизни
— Стало быть, идем на пристань и собираем тинг [31] , — подытожил Эйнар, поднимаясь с места. — Пусть каждый сам выберет свою судьбу, и да благословит его бог, каким бы ни было его решение.
Это была тяжелая ночь для Константина, который присутствовал на пристани от начала и до конца, то и дело отвечая на вопросы, из которых много было таких заковыристых, что вот не сразу и ответишь.
31
Народное собрание, на котором в средневековой Норвегии решались все важные вопросы.
Хорошо, что он догадался прихватить с собой Зворыку и Сильвестра, до тонкостей ведавших все нюансы, о которых он сам ни сном ни духом.
Не обошлось и без льгот, причем немалых.
Когда речь зашла о налогах и дворский на ухо пояснил Константину, сколько после первых пяти необрочных лет обычно принято брать со смердов дань, то на ходу пришлось все переиначивать.
Да и с судом тоже внес изменения.
Не нужны вольному народцу ни тиуны, ни прочие волостели. Есть уже избранный ими Эйнар, его и довольно. Если кого возьмет себе в помощники, потому что одному навряд ли удастся управиться со всем, — его дело.
Правда, вершить все надлежит не только с учетом их обычаев, но и приноравливаться к местным, не без того. Но тут им на первых порах поможет вирник Сильвестр, растолкует, что да как.
Ну а коли возникнет спор с кем-либо из купчишек, ремесленников или прочих из числа местных, то здесь вершить все князю, который обязуется в обиду их не давать, от утеснений защищать, хотя и потакать тоже не станет, ибо есть еще и Русская Правда, коя одна для всех, живущих на русской земле.
Но хотя Константин окончательно охрип, да и остальные изрядно осипли, но полностью всех убедить в том, что самый лучший выход заключается в том, чтобы остаться здесь, не удалось.
К утру Эйнар положил конец уговорам и дебатам и при неярком свете разгорающейся зари объявил начало голосования.
Оно было простым.
Те, кто отплывал дальше в поисках призрачного счастья, становились по левую руку от сына Гуннара, а те, кто выбирал Ожск, шли под правую.
Как только Эйнар дал команду разделиться, шустрый Викинг, пока не опомнились, потащил нескольких колеблющихся из числа тех, к чьему мнению прислушивались многие, под правую руку ярла.
Тут же вслед за ним к остающимся в Ожске направились Тура, Борд и все их немалое семейство: сыновья Туре Сильный, Турфинн Могучий и Тургард Гордый и три дочери — Турдис, Турдунн и Турхильд.
Увидев такую многочисленную процессию, многие из пребывавших в сомнении также пошли за ними, включая добрый десяток парней, которые явно строили далеко идущие планы в отношении крепких и статных дочерей Туры.
Спустя десять минут, когда все окончательно угомонились, Константин увидел, что плыть дальше решили всего-то около полусотни, зато остались с полтысячи, среди которых можно было насчитать около трех с половиной сотен здоровенных, крепких мужиков — все-таки большинство на ладьях составляли именно они.