Крест и посох
Шрифт:
А учитывая то обстоятельство, что дружину надо показать всем князьям как бы невзначай, но во всей красе, во всей своей доблести, старый воевода получил задачу высадить людей из ладей прямо в Исадах, на рассвете первого числа, то есть в канун встречи, чтобы у прочих было время все обмозговать, принять существование могучей силы Константина как непреложный факт и… смириться с неизбежным.
Тогда и самое начало переговоров не вызовет особых осложнений, да и князю Глебу не потребуется никого провоцировать на ссору и скандал.
А зачем, если внезапно окрепший ратной силой родной брат не просто показал крепкие зубы, но и продемонстрировал, что не собирается выходить из воли большака,
То есть получится, что Константин вроде бы, с одной стороны, и разрушит его не очень-то хорошие замыслы, но с другой стороны — сделает все равно по его воле и в строгом соответствии с его желаниями, но мирным путем.
Почти мирным.
Разумеется, кто-то непременно посчитает, что ожский князь так поступает с корыстью, ведь детей-то у Глеба не имелось, а даже если бы они и были, все равно, согласно лествице [32] , следующим править на Рязани брату Изяславу, а за ним наступит черед и Константина.
32
Лествица, или лествичное право, — порядок наследования княжеской власти в средневековой Руси, включая верховную, когда власть передается от брата к брату. Только после того как уходил из жизни последний из братьев, власть возвращалась в руки старшего сына самого старшего брата и т. д. Отсюда и извечные конфликты между дядьями и племянниками, ибо последние постоянно норовили захватить власть «не в очередь». Начиная уже с конца XI в. это право соблюдалось далеко не всегда. Князья порой вели себя как обычные бандиты, ибо, как заявил воинственный внук Владимира Мономаха Изяслав Мстиславич Волынский, «не место идет к голове, но голова к месту», то есть кто сильнее, тот и прав.
Ну и пускай считает!
Теперь же все выходило наперекосяк, ибо хвалиться нечем — не появится на встрече князей накануне Перунова дня овеянная славой недавних боев и нагруженная обильной добычей княжеская дружина, ибо в эту пору она еще только-только приступит к разборке с мордовскими племенами.
К сожалению, ни разу в момент обсуждения сроков возвращения Константин не сослался на то, что встреча состоится в Перунов день. Тогда бы тут же всплыла несуразица в датах, и Ратьша, нахмурив лоб, поинтересовался бы у князя, при чем тут второе августа.
А это случилось бы обязательно, ибо Перуна воевода помнил хорошо, и не только помнил, но и почитал, невзирая на массивный золотой крест, запрятанный на груди, — подарок епископа Арсения, которого Ратьша лет десять назад вырвал из рук половцев. Скуп был духовный владыка, но расщедрился и, сняв с себя крест вместе с тяжелой золотой цепью, одарил им отважного воеводу.
Словом, если бы Константин хоть раз упомянул Перунов день при Ратьше, то все было бы иначе. Теперь же ему предстояло ехать с одними «курощупами», и надежд на то, что «производственное совещание» затянется аж до возвращения из похода его дружины, не было никаких.
Но и это было полбеды.
Главное случилось уже сегодня, когда они отмахали немало верст и миновали Рязань, оставив ее несколько в стороне.
Едва ее крепкие бревенчатые стены, кажущиеся игрушечными на таком расстоянии, и золоченый купол каменного храма Бориса и Глеба стали удаляться от неуклонно движущегося вперед солидного, сотни в три, отряда, как конь под Константином внезапно споткнулся.
Дорога в общем-то была почти ровной, хорошо накатанной телегами и повозками. Небольшая ямка, в которую угодил левым передним копытом жеребец, оказалась чуть ли не единственной на ней.
Вроде бы ничего страшного не произошло — и лошадь ногу не сломала, и Константин из седла не выпал. Однако именно в этот самый миг в его мозгу что-то щелкнуло, сработал какой-то непонятный тумблер и невидимый оператор мышкой вывел на экран монитора невидимую им ранее страничку.
Только сейчас он явственно вспомнил и Карамзина, и Ключевского, и Соловьева, и других историков, а также чеканные летописные строки, рассказывающие о грядущих в самом ближайшем будущем кровавых событиях.
«Глеб Владимирович, князь рязанский, подученный сатаной на убийство, задумал дело окаянное, имея помощником брата своего Константина и с ним дьявола, который их и соблазнил, вложив в них это намерение. И сказали они: „Если перебьем их, то захватим всю власть…“ Собрались все в прибрежном селе на совет: Изяслав, Кир-Михаил, Ростислав, Святослав, Глеб, Роман; Ингварь же не смог приехать к ним: не пришел еще час его. Глеб же Владимирович с братом позвали их к себе в свой шатер как бы на честной пир. Они же, не зная его злодейского замысла и обмана, пришли в шатер его — все шестеро князей, каждый со своими боярами и дворянами. Глеб же тот еще до их прихода вооружил своих и братних дворян и множество поганых половцев и спрятал их под пологом около шатра, в котором должен был быть пир, о чем никто не знал, кроме замысливших злодейство князей и их проклятых советников…»
В первые мгновения после мысленного прочтения текста, который и без того был ему знаком, вот только временно выскочил из головы, Константин даже застонал: так ему стало погано на душе.
Ведь эта трагедия приключилась именно в Перунов день.
Вдобавок он сам, лично обеспечил приезд не только тех, кого перечислили, но и еще как минимум троих: Олега, Ингваря и Юрия, причем двое последних самые, пожалуй, умные среди всех прочих, во всяком случае, из тех, с кем Константину довелось общаться.
В тот раз, когда все это произошло, его предшественник по телу, судя по всему, не сумел во время зимнего визита добиться всеобщей явки — то ли подвел несдержанный язык, то ли буйство во хмелю, не в этом суть. Главное, что, заподозрив неладное, ни Олег, ни Ингварь, ни Юрий не прибыли.
Ныне, похоже, будут все. А дальше…
Дальше в рукописях ясно говорится, что «когда начали пить и веселиться, то внезапно Глеб с братом и эти проклятые извлекли мечи свои и стали сечь сперва князей, а затем бояр и дворян множество…»
«Стоп! — уцепился он за крохотную ниточку надежды на то, что все еще поправимо. — Но ведь год-то не тот! Я же помню, как написал тот монашек: „В лето шесть тысяч семьсот двадцать четвертое…“ Если минусовать пять тысяч пятьсот восемь, то будет тысяча двести шестнадцать, а не семнадцать, а значит, эта встреча не будет роковой, поэтому все в порядке…»
Но радовался он недолго. Всего через несколько минут он вновь прикусил губу, едва удержавшись от горестного восклицания. Виной тому была очередная яркая вспышка, с фотографической точностью вычертившая его ошибку.
Да, монах был прав, но собственный подсчет Константина — историк фигов, гнать надо из школы таких склеротиков — вновь оказался неверным.
Дело в том, что события, произошедшие с князем на охоте близ Переяславля Рязанского, которые описывал Пимен, произошли в месяц студенец, то бишь в феврале, а если совсем точно, то двадцать девятого числа, поскольку именно тогда отмечали память святого Касьяна.
Вот только это был последний день тысяча двести шестнадцатого года, ибо новый, тысяча двести семнадцатый, начинался не с декабрьской новогодней ночи и даже не с первого сентября, а с первого марта.