Крест и посох
Шрифт:
Что им Исады, что им Рязанское княжество, сама Русь, да и вообще вся планета? Из своего царственного далека они и не замечали ее, и даже не знали о ее существовании. И уж тем более не могли догадываться о том, какая страшная трагедия назревает поутру на одном из ее маленьких кусочков.
Природа дышала покоем и умиротворением, какое бывает только в славную звездную ночь у реки после жаркого летнего дня.
В этот миг она как бы принимала прохладный душ, и все вокруг наслаждалось и пело, славя добрую чародейку, ласково окутавшую всех и вся своим темным плащом, богато изукрашенным звездными россыпями.
Беззаботно стрекотали кузнечики, звенели цикады, довольно распевали славную застольную песню лягушки, уже начавшие пиршество у густо поросшего камышом берега.
Безмолвно шевелила стебельками густая трава, трепетно принимая росу как священный дар и бережно накапливая ее, чтобы после, при дневном свете, отдать ее всю без остатка ласковому солнышку.
Ничто не предвещало беды.
Лишь луна, как и подобает мрачной царице ночи, властно рассылала во все стороны свой мертвенный бледный свет, осеняя им лица будущих убийц и ставя невидимую печать смерти на лики завтрашних невинных жертв.
Пока они еще все вместе пировали у жарких костров, вкушая поздний ужин, непринужденным весельем дышали их лица, и от всей души смеялись они шуткам своих признанных балагуров. Ночь сближала всех.
Единственным отличием было лишь то, что там, где горели костры Константиновых и Глебовых ратников, было больше смеха, грубее шутки, больнее остроты и язвительнее подковырки, да и оживление это было каким-то неестественным, напряженным.
Много было подле них и гостей, особенно воев Святослава и Ростислава Святославичей и Кир-Михаила Всеволодовича.
А вот ратники Юрия и Ингваря не очень охотно удалялись от своих огней. Да и потише там было. Зато слышался звонкий голос гусляра Стожара, исполнявшего что-то веселое из своего обширного репертуара.
И уж совсем вдали, у самого-самого речного берега, где ближе к своим ладьям расположил нарядный шатер Изяслав Владимирович, родной брат Константина и Глеба, и вовсе царила тишина.
Народ у Изяслава подобрался суровый, в боях закаленный, а посему ночью в походе предпочитал праздному сидению у костра крепкий здоровый сон.
— Все тихо, княже, — вынырнул откуда-то из темноты боярин Онуфрий. — Никто ничего не ведает.
— А все ли упреждены о… завтрашнем? — с легкой запинкой поинтересовался Константин.
— Не изволь беспокоиться, княже, — оскалился в волчьей улыбке Онуфрий. — Кому надо — знают, а остальные вои как все будут поступать. Епифана токмо я чтой-то не вижу.
— Я его послал кое-куда. К утру будет, — нетерпеливо отмахнулся Константин. — Ты о деле говори. Из воев кому тайна доверена?
— У моих с десяток особливо верных все ведают, а уж остальные, яко водится, подхватят. Ну и у прочих твоих бояр тако же. Куней, так тот…
«Значит, все в курсе, так что союзников среди бояр мне не найти, — понял Константин. — А из простых дружинников?»
И он нетерпеливо перебил Онуфрия:
— Ты все о своих людях говоришь, а я про своих спрашиваю.
— Да ты сам, что ли, не ведаешь?! — удивился тот.
Константин неопределенно пожал плечами:
— Ведаю, конечно, но только о тех, кому говорил, потому и хотел бы знать, кого еще ты предупредил.
— Епифану не сказывал, ну да ты, поди, упредил его давно. А из прочих… Да коих Ратьша оставил для твоего бережения, всем и сказывал. Так что и Гремислав, и Изибор Березовый Меч, и прочие ведают… Да ты не сумлевайся, ни один из ворогов не уйдет. — Онуфрий обнажил в улыбке крепкие желтые зубы. — Ежели что, я ить ишшо Афоньку-лучника в тридцати шагах от шатра поставлю, да с ним еще пяток стрелков метких. Это на случай, ежели кто оттуда все-таки вырвется. Потому будь в надеже, князь, все яко надо сполним.
— Добро, — согласно кивнул Константин и уточнил: — А они когда должны войти в шатер? Ну чтоб… меня поберечь?
— Так сразу. Токмо князь Глеб знак подаст, они и вбегут, — недоуменно пояснил Онуфрий.
Константин на секунду задумался.
Нет, переиначивать не годилось. У боярина и без того в глазах уже мелькает тень смутного подозрения.
Если сейчас попытаться что-либо изменить, так Онуфрий, чего доброго, сразу ринется докладывать Глебу, причем из самых благих побуждений. Мол, братцу твоему младшому очередная блажь в голову вступила, так как бы он из чрезмерного усердия дров не наломал.
— Ну-у, пусть остается так, как было, — медленно произнес он. — Только… Гремислава да всех прочих, которые для… моего бережения приставлены, ко мне прямо сейчас подошли, я им кое-что поведаю.
— Сделаю, княже, — согнулся в поклоне Онуфрий.
— А Афоньку-лучника завтра поутру в шатер ко мне. Ну и… пожалуй, все. Да с Гремиславом не мешкай, а то время позднее, а завтра нам всем тяжкий денек предстоит, — бросил Константин уже на ходу, направляясь в свой шатер.
Не прошло и пяти минут, как он вздрогнул от внезапного появления Гремислава. Вроде бы и ждал, но уж очень бесшумно умел тот входить.
— Звал, княже? — Бесстрастно-угрюмое лицо его было, по обыкновению, непроницаемо, и угадать, какие чувства испытывает в настоящий момент этот суровый человек, не смог бы никто.
— Звал, — кивнул Константин. — Только… всех. Где Изибор, Лебеда, Козлик?
— Они там у шатра остались. — Гремислав небрежно махнул рукой в сторону полога. — Мыслил, ежели словцо тайное, то лучше, чтоб никто нас услыхать не мог, а то бродят тут всякие не пойми кто.
«Ишь ты, какой предусмотрительный, — подумал Константин. — Впрочем, это хорошо. Значит, выполнит все как надо».
Но для начала предстояло узнать, что конкретно ему и остальным передал Онуфрий, а также его собственное отношение к предстоящей кровавой расправе.
Услышанное не порадовало. Гремислав хладнокровно изложил суть поставленной перед ним задачи, и на лице его не проскользнуло ни тени сомнения в ее правильности.
Окончательную точку, хотя все и без того было ясно, он поставил, когда Константин, не вытерпев, уточнил у него: мол, не жалко ли ему ни в чем не повинных дружинников?
— Коль ты самым набольшим станешь опосля свово братца, так и мы все поднимемся. Известно, чем выше князь, тем выше и его княжьи мужи. А головы рубить нам не впервой — что половецкие, что княжьи. Жалеть же… — Гремислав иронично усмехнулся. — Ну коль тебе родичей под меч класть не в зазор, то нам рубить тех, кто вовсе никто, тем паче.