Крест и посох
Шрифт:
— Опомнись! — кричал Константин.
Сзади него в растерянности топтался Епифан, не понимающий, что происходит, а по бокам застыли в напряженном ожидании нападения на них самих или на князя вбежавшие в шатер по условному сигналу Глеба Изибор с Лебедой и Гремислав с Козликом.
Меж тем отчаянные крики слышались уже отовсюду.
— Предатель! — успел простонать, падая, князь Юрий.
— Проклят будь навеки! — выплюнул вместе со сгустком крови умирающий Кир-Михаил.
Бешенство удесятерило силы рязанского князя, и он наконец как-то изловчился
Тут же, отскочив назад, Глеб замахнулся мечом, но вовремя подставленный клинок Изибора отбил так и не ставший роковым удар братоубийцы.
Тем временем в живых оставалось лишь двое — пронский князь Изяслав в одном крыле шатра и князь Переяславля Рязанского Ингварь, дравшийся спиной к спине с одним из уцелевших своих бояр.
Остальных, из числа не испустивших дух, попросту деловито добивали.
Третий очаг сопротивления оказался для Глеба неожиданностью.
Вытащив свой меч из ножен, Константин, судя по всему, окончательно забыл про тайный сговор и упорно пробивался на выручку к Изяславу, изнемогавшему к тому времени от полученных ран.
Подоспел он поздно. Клинок Кунея ловко, почти не касаясь, скользнул по оголенной шее пронского князя и тут же окрасился красным.
Струйка крови из перерезанной сонной артерии брызнула прямо в лицо Кунею, и его секундного замешательства вполне хватило Константину, чтобы рассечь подлого боярина чуть ли не до пояса.
— Славно, брате, — натужно улыбнувшись, одобрил красивый удар Изяслав и рухнул навзничь.
— Назад, к Ингварю! — крикнул отчаянно Константин, и они принялись в шесть клинков прорубаться к еще стоящему на ногах, но уже в гордом одиночестве, переяславскому князю.
— Держись, подмога идет! — крикнул, чтобы приободрить его, Константин, но и здесь не успел.
Князь Ингварь, как матерый тур, еще недолгое время отмахивался от стаи волков, но тур был стар, а волков оказалось слишком много…
Едва он рухнул, как все обрушились на шестерку во главе с Константином.
— Эх, места маловато! — успел задорно выкрикнуть невысокий поджарый Козлик.
При этом он, в полной мере оправдывая свое прозвище, не переставая гарцевал на месте, перемещаясь с ноги на ногу, не столько отбивая удары атакующих, сколько ловко уворачиваясь от них.
Прижавшись к полотняной стенке шатра, они продолжали отчаянно отбиваться от множества врагов. Нападавших было столько, что зачастую они мешали друг другу, что было на руку защищавшимся, но уже рухнул зазевавшийся на миг Лебеда.
Константину припомнились библейские строки, и он попытался их процитировать срывающимся от волнения голосом, глядя прямо в лицо стоящему в отдалении Глебу:
— И спросил господь: «Где брат твой, Каин?» И ответил тот: «Разве я сторож брату своему…» Это про тебя сказано, Глеб, слышишь?! Только твой грех в десять раз страшнее, ибо на совести твоей смерть уже девяти Авелей, а сейчас ты алчешь крови десятого.
— Это ты Авель?! — бешено заорал Глеб. — Да ты самый что ни на есть Каин! —
Натиск усилился, но тут наконец-то Константин вспомнил про гранаты, которые он прихватил с собой на пир, желая продемонстрировать чуть позднее гостям. Да и как не вспомнить, когда тяжелая сумка больно хлестала его по боку при каждом выпаде или ударе.
Он обернулся назад и, крикнув Епифану, чтобы заслонил, одним взмахом меча пропорол сверху вниз легкую полотняную обшивку шатра. Вывернув меч, он подрезал ее еще и снизу, параллельно земле, и с криком: «Я за подмогой!» выскочил наружу.
Вдохнув полной грудью такой свежий после шатра воздух, он огляделся по сторонам и… понял, что бежать некуда.
В двух или трех местах еще кто-то вяло отбивался, еще звенели вдалеке мечи у Изяславовых ладей, но в целом победа уже была у заговорщиков в кармане.
Однако его самого почему-то никто не трогал. Лишь спустя несколько секунд до него дошла причина этого. Ведь Константин же должен был быть в числе победителей, следовательно, Глебовы дружинники предупреждены…
Нужное и единственно правильное решение пришло в голову сразу же.
— Стой, — притормозил он бежавшего дружинника.
Лицо было знакомо, но вот имени Костя, хоть убей, припомнить не смог. Впрочем, этого и не потребовалось, поскольку тот сам признал остановившего его, охнув удивленно:
— Княже Константине?! А сказывали, что убили тебя вороги лихие.
— Как видишь, жив, — устало усмехнулся Константин и приказал: — Воев наших собери, кто под рукой, и в шатер. Там мой стременной и прочие насмерть бьются, помочь им надо. Прямо ко входу бегите, врывайтесь и рубите всех подряд.
— Ясно, — кивнул ратник и метнулся назад.
Тут на Константина налетел Епифан, вынырнувший в ту же прорезь.
— Живой! — пробасил он радостно, но князь ловко уклонился от медвежьих объятий своего стременного и гневно крикнул:
— Ты почему остальных бросил?!
— Так сами они и послали, — растерялся Епифан. — Сказывают, беги к князю на подмогу, а мы уж тут сами продержимся.
— А теперь ныряй обратно, да упреди, чтоб как только в шатер наши прибегут, так сразу лезли сюда.
— А ты как же, княже?
— А я тут покараулю. Да лезь же ты!
Десяток Константиновых дружинников вбежали в шатер весьма вовремя, изрядно добавив сумятицы. Только это и позволило вылезти без потерь Епифану и остававшейся там троице. В пять мечей они мигом пробили себе дорогу к лошадям, но тут сзади послышался неистовый рев Глеба:
— Руби их! Руби всех, а Каина этого в первую голову!
— Ты не велел! — крикнул кто-то растерянно. — Как же…
— Руби!!!
Но его крик запоздал, ибо они уже успели добежать и вскочить на тревожно всхрапывающих коней, которых держали под уздцы Афонька и еще четверо княжьих лучников, а Константин еще и исхитрился ухватить здоровенную горящую головню из костра поблизости.