Крест и посох
Шрифт:
— Без вас управлюсь, — буркнул старик.
И столько властной силы было в его негромком голосе, что даже враждебно настроенный Гремислав на сей раз повиновался беспрекословно.
— Зябко ночью-то, — подал было голос Изибор, на что волхв без лишних слов выхватил большую горящую головню из костра и кинул к ногам Епифана.
— Вот вам, новый запалите. — И крикнул вслед уже уходящим дружинникам: — И чтоб ближе чем на двадцать саженей к поляне ни-ни, а то не смогу я князю вашему помочь!
Гремислав, уходящий последним, обернулся перед самими
— Ты вот что, старик. Ежели князю не подсобишь, так я сам с тебя, старая рухлядь, кожу со спины ломтями настругаю и за нее повешу… подыхать. Так что гляди. И улизнуть не надейся — мы всю ночь бдеть за тобой будем. В шесть глаз.
— А и жаль, Гремислав, что ты своим мечом так и не насмелился меня ударить, — сожалеючи вздохнул Всевед. — Глядишь, мой посох тебя и отучил бы жрецу Перунову грозить. Да и умишка бы в твоей голове поприбавилось… — И добавил после небольшой паузы: — Перед смертью.
Гремислав в ответ только зло сплюнул, но огрызаться не стал. А волхв, глядя на него, презрительно хмыкнул и, дождавшись, когда все дружинники удалятся, повернулся к Константину.
— Стало быть, рана у тебя, княже, — пробормотал он, усаживаясь поудобнее и кладя посох себе на колени.
Константин вновь сконфуженно засопел и виновато уставился на псевдоволхва.
«Сейчас начнет перечислять, где я напортачил, — мелькнуло в голове. — Или вначале перенос?»
— Руды с тебя и впрямь стекло изрядно, коль ты токмо глазами хлопать и можешь. А глас подать силов нет? — поинтересовался он и неожиданно и сильно сдавил раненое плечо.
У Константина от боли потемнело в глазах, и на какие-то мгновения он даже потерял сознание.
Когда оно вновь вернулось к нему, он увидел склонившегося над собой старика, который легонечко, одним пальцем тыкал куда-то в плечо, но, странное дело, боль от этого не усиливалась, а, напротив, проходила.
— Вот и снова очи свои растопырил, — недобро улыбнулся волхв, заметив: — Ишь они у тебя туманные какие. Может, от боли, а скорее всего — оттого что жизнь из тебя вытекает. Это хорошо.
— Чего ж тут хорошего? — еле слышно шепнул Константин, недоумевая.
Лишь потом до него дошло, что, скорее всего, обратный перенос во времени допустим только из мертвого тела. Вот незадача! Получалось, придется пережить свою собственную агонию, а уж потом…
— А то, что нечего таким, как ты, нелюдям по землице ходить, погаными своими ногами топтать ее, родимую, — пояснил старик.
Константин недоуменно уставился на него.
Странно. Так кто же перед ним? Неужто настоящий, взаправдашний волхв?!
— А еще лучше то, что ты и голоса подать не в силах, — продолжал Всевед. — Вон я даже за плечо ухватил, а ты токмо застонал еле-еле. Так что не крикнешь и своих воев не позовешь…
Получалось, что так, иначе зачем бы ему ломать комедию? Но тогда зачем ему нужна смерть князя?
— А если постараюсь крикнуть? — осведомился он.
— Пробуй, — равнодушно пожал плечами волхв. —
Константин попытался набрать в рот воздуха, но даже этого не сумел — что-то стискивало грудь и мешало. Он попытался еще раз и… вновь с тем же плачевным результатом. После третьей по счету попытки он сдался, поняв, что и впрямь бесполезно, даже смиренно подтвердил:
— А ведь верно. — И, глядя на зловещую ухмылку старика, еле слышно поинтересовался: — Стало быть, ждать будешь, пока я совсем не умру?
— Точно, — согласно кивнул тот. — В самое яблочко попал, княже. Стало быть, не весь ум в медах хмельных притупил. Ну что ж, коли так, еще лучше.
— Чем лучше-то? — не понял Константин. — И для кого?
— А мне, — отозвался волхв, внимательно вглядываясь в лежащего.
Отблески костра, бросая свет на старика, накладывали на его лицо мрачный багрово-кровавый отпечаток, подчеркивали смертельную белизну щек Константина, отливавшую восковой желтизной потенциального покойника.
Видя, что князь ничего не понял, волхв пригнулся к нему пониже и шепнул:
— Да ты вглядись, вглядись в меня, княже. Али до сих пор никак признать не можешь?
Кроме широко раскрытых ярко-зеленых глаз с полыхавшими где-то там в глубине заревами двух костров мрачной ненависти, Константин уже ничего не видел — так близко склонился к нему старик.
Тогда, угадав по лицу, что он так и остается неопознанным, волхв выпрямился и разочарованно буркнул:
— Никак добрый человек, кой мечом тебя тюкнул, память всю отшиб. А ну-ка, — он оживился и вновь широко заулыбался, — напомню, пожалуй. Годков пять тому назад воевали вы вместе еще с одним нелюдем, кой родным братом Глебом тебе доводится. Видать, с удачей назад ехали, да недалече от дубравы этой привал устроили. Припоминаешь?
— Нет, — с усилием разжал спекшиеся губы Константин.
Жизнь и впрямь сочилась из него, утекая прямо в землю, да не по каплям, а ручейком, и он чувствовал, что осталось ему совсем немного.
«Как-то глупо все получилось — вначале с этими разбойниками, да и теперь тоже все неправильно», — подумалось ему.
И, соглашаясь с ним, утвердительно шелестели листвой молодые дубы-крепыши, окружившие, подобно молчаливым часовым, двух человек возле костра.
«Жаль, что так нелепо», — как краткий итог промелькнула последняя мысль, и он устало закрыл глаза, не желая вести бесполезную беседу.
— Э нет. Так не пойдет, — всполошился волхв и, бережно приподняв голову Константина, почти силой влил ему в рот из небольшой плошки какую-то горьковатую, но освежающую жидкость.
Поневоле сделав несколько глотков, Константин и впрямь почувствовал себя значительно лучше.
«Неужели передумал?» — мелькнула мысль, и он, открыв глаза, вопрошающе посмотрел на старика.
— Питье это взбадривает, хоть и ненадолго, — пояснил тот и добавил: — Правда, конец твой тоже ускорится, ну да теперь тебе все едино — что к утру, что поранее.