Крест и посох
Шрифт:
— Замену тебе приготовил. Ныне тебе дар Мертвых волхвов не надобен, потому взял я себе то, что внука Снежаны на тебя надела.
Константин недовольно засопел, но деваться некуда, пришлось смолчать, хотя горгона Медуза была пусть и страшнее, но зато и куда красивее, чем этот грубо вырезанный деревянный человечек.
— Едешь в один град, а приедешь в другой, — загадочно произнес волхв. — Мыслишь, что делать надо, ан все уже без тебя обмыслено. Тело я твое излечил, а душу другой волхв укрепит. Бездна пред тобой, но она лучше, нежели тьма позади тебя. Помни, коль вперед шагнешь, един живот потеряешь, а назад отступишь — души лишишься.
— Это ты жизнь мою предсказываешь? — настороженно спросил Константин, когда Всевед умолк.
— Кому иному мог бы, а твоя неведома для
36
Род — главный славянский бог, которого можно сравнить с богом-отцом в христианстве, то есть творец и создатель Вселенной, отец всех остальных славянских богов.
Хлопнув коня по крупу, он хотел было еще что-то сказать, но передумал и лишь взмахнул рукой, очерчивая ею в воздухе какую-то странную геометрическую фигуру, полную завитушек и углов.
Проехавшие чуть вперед дружинники с немалой опаской взирали на все происходящее, а трусоватый Афонька несколько раз даже перекрестился, шепча «Отче наш», в надежде что молитва сможет уберечь его от колдовских чар волхва.
— Спасибо за все, дедушка, — поблагодарил учтиво на прощание Константин и, чуть помедлив, добавил: — Коли нужда какая возникнет, приходи ко мне.
— Ты вначале себе помоги, княже, — насмешливо хмыкнул волхв. — А уж тогда и дале речь вести станем.
Константин не нашел достойного ответа и, помахав рукой гостеприимному обитателю дубравы, пришпорил коня, догоняя своих спутников.
Все окружающее, казалось, застыло в послеполуденной дреме, изнемогая под палящими лучами солнца, и даже легкий ветерок, совсем не приносящий прохлады, еле шевелящий листву деревьев, окончательно утих, разморенный летней жарой.
«Вот у кого надо было про Хлада спросить, — подумалось ему, едва они отъехали метров сто от дубравы. — Он-то уж, пожалуй, о нем точно что-то знать должен. Ну да ладно, еще успею. Сейчас у меня поважнее проблем хватает. Коли жить останусь — заеду еще, а коли нет, то и Хлад не страшен будет», — отмахнулся он.
— Теперь на Ожск? — кратко осведомился Епифан.
Константин лишь кивнул в ответ — разговаривать совсем не хотелось, и некоторое время они ехали молча. Мысли у князя были — сплошные вопросы, направленные только в одну сторону: что делать дальше, если удастся добраться до города?
Организовывать оборону?
Не с кем.
Покориться этому монстру, который братец Глеб?
Вот уж дудки.
Войти с ним в союз хотя бы временно?
Ни за что. Тут просто нет, даже не подыскивая никаких аргументов.
Тогда что?
Однако, посмотрев вперед, он понял, что время его размышлений, кажется, закончилось. Поскромничал дедушка Всевед насчет своей «глухоты», ибо ближайшее будущее сулило в точности как одна из его фраз: «Мыслишь, что делать надо, ан все уже без тебя обмыслено».
И он уставился на небольшой холм, стоящий у них на пути, с другой стороны которого уже поднялась на его вершину изрядная группа всадников.
Тем же, кто досель не веровал в бесовскую силу князя Константине, тако реку — руцею праведною поражен бысть оный богоотступник и руды черной диавольской
Одначе сатана не оставиша слугу своего заботами, послаша ему жреца свово, именем Всевед, и излечиша оный князя богоотступного, ибо восхотеша того сам диавол.
Лечил же жрец-язычник богоотступника князя посохом своим, кой язычники лютые прозвали посохом Перуновым.
…Но кто-то из слуг нечестивца Глеба поднял длань мерзкую на светлого князя, и руда алая из раны тяжкой полилася.
Но ниспослаша вседержитель, узрев мучения Константиновы, слугу своего, старца Всеведа, и тот, с именем божиим на устах, излечиша князя в одночасье, ибо того возжелаша сам господь.
Как раз тогда впервые в летописях упоминается имя волхва или отшельника Всеведа и говорится о его первой встрече с князем Константином.
Навряд ли положение дел с княжескими ранами было столь трагично, как описывают летописцы, но нет сомнений, что Всевед, благодаря своему знанию трав, изрядно облегчил страдания Константина, слегка ускорив как процесс их заживления, так и выздоровление князя.
Вообще же вокруг этого имени во многих русских летописях накручено необычайное множество различного рода легенд, включая предания об имевшемся у него так называемом посохе Перуна, который якобы мог как излечивать, так и убивать, в зависимости от того, хороший перед ним человек или плохой.
Однако в серьезном историческом труде, думается, было бы неверным отвлекать читателей, перенося их внимание от фактов и событий, действительно имеющих место, на средневековые выдумки и сказки, как бы они ни были красивы.
К тому же тут явная накладка. Если Всевед имел посох Перуна, то ясно, что он мог быть лишь волхвом, поэтому лечение князя с божьим именем на устах отпадает, а ведь именно об этом пишет Пимен.
Наиболее логичное объяснение напрашивается само собой — в судьбе Константина были встречи с двумя разными людьми, но… носившими одно и то же имя.
Есть и еще вариант. Если монах-отшельник Всевед действительно существовал, в чем мало кто из солидных исследователей той эпохи сомневается, то второй образ — эдакого всемогущего волхва, вдобавок обладавшего мифическим посохом Перуна, — по всей вероятности, выдумка и в летописи попал прямиком из народных сказок и легенд.
Глава 12
Пленение
Единственное, что хороший человек должен делать, — это быть справедливым. Жертва же своими силами, своею жизнью, своим счастьем есть всегда печальная и исключительная необходимость.
Посмотрев по сторонам, Константин понял, что ситуация складывается критическая. Краткая визуальная рекогносцировка местности к оптимизму тоже не располагала.
Справа, буквально в ста метрах, виднелся овраг, причем достаточно широкий. Попытаться его форсировать? Так пока лошади будут спускаться и подниматься по крутым склонам, те, что на холме, успеют несколько раз подскакать вплотную и расстрелять их в упор из луков.
Слева — низина с поблескивающей вдали озорной гладью, но до нее еще надо добраться, а судя по берегу, обильно поросшему камышом, кони увязнут в болотистой почве, не успев дойти до чистой воды. К тому же и озерцо-то само по себе маленькое, метров пятьсот в длину и вполовину меньше в ширину.
Назад дорога была открыта, но до заветной дубравы скакать и скакать, да и не имело смысла приводить на хвосте погоню, тем более что дальше, после того как они достигли бы дубравы, все равно получался тупик.