Крест и посох
Шрифт:
— И прочие так же считают? — осведомился Константин. — Ни у кого никаких колебаний?
Гремислав замялся, но потом нехотя выдавил:
— Изибор малость того… Ворчал, что, мол, Ратьша его не для того оставлял, чтоб… Да и Козлик тож сумрачный чуток, опосля того как услыхал от боярина. Но ты не сумлевайся, княже, — заверил он. — По сердцу али нет, но все сполним на совесть.
Константин невольно усмехнулся. Выполнить на совесть убийство… Как-то это неправильно звучит. Ну да ладно — нынче не до копаний в филологических тонкостях.
А вот то, что народец недоволен, — хорошо. Значит…
— Ты вот что запомни и передай всем прочим, — медленно произнес он, прикидывая, что и как. — Никого без нужды рубить не надо.
— То есть как? — нахмурился Гремислав.
— А вот так. Мыслю я, что Глеб передумает.
— А ежели нет, то как нам быть?
— Тогда… другое поручаю, — нашелся Константин. — Делать все, как Ратьша велел, то есть быть поблизости от меня и, коль кто на меня с мечом пойдет, тогда только и рубить без пощады. Так и остальным накажи.
— Верно ли я понял, — в глазах Гремислава мелькнуло недоумение, — что покамест у всех мечи в ножнах, то и свой не вынимать?
— Все в точности, — подтвердил Константин. — Ты с остальными только защищаешь меня. Но Онуфрию о том ни слова, да и вообще никому.
— Как повелишь, княже, — хмыкнул Гремислав и удалился.
Константин же долго лежал у себя в шатре и никак не мог заснуть. Лишь ближе к утру веки его начали слипаться, усталость все же дала о себе знать, и он погрузился в короткое небытие.
Впрочем, вскоре его уже будил тоненьким голоском сухопарый невысокий мужичонка со столь редкой растительностью на лице, что отдельные волоски выглядели совершенно неестественно, производя впечатление, будто кто-то неведомый взял да и натыкал их в одночасье на гладко выбритый подбородок, будто молодые побеги деревьев среди пустыни.
Такое лицо не забудешь, даже если увидишь всего один раз. Помнил его и Константин.
Это именно о нем, Афоньке-лучнике, уважительно отзывался Ратьша, проводя дружинный смотр: «С мечом он, конечно, жидковат. Сила не та, да и трусоват порой. Сабелькой орудовать тоже непривычен. Зато как лучнику ему цены нет. Для него белке в глаз на полперестрела попасть — плевое дело».
— Тебя Онуфрий прислал? — осведомился Константин.
— Он самый. Уже и солнышко край свой показало, так что вставай, княже, пора.
— Ты вот что, Афанасий, — быстренько одеваясь, удержал его уже на выходе из шатра Константин. — Тебе что Онуфрий велел?
Тот, прежде чем отвечать, на всякий случай настороженно выглянул за полог шатра, чтобы убедиться в отсутствии лишних ушей, и лишь после этого, вернувшись, опасливым шепотом пояснил:
— У шатра в тридцати шагах стоять. Кто выйдет — стрелой бить. Стараться в шею целить, она кольчугой не прикрыта. Да ты не сомневайся, княже, справлюсь. Это для меня плевое дело, — обнадежил он. — Я за тридцать-то шагов не токмо шею, а и яремную жилу стрелой перебью. Оно для нас…
— Ты вот что, — перебил его хвастовство Константин. — Тут кое-что изменилось, но Онуфрию о том знать ни к чему, да и некогда объяснять, что да как. Словом, ему пока ничего не говори и против того, что он тебе скажет, не возражай, но на самом деле стрелять ты ни в кого не будешь.
— То есть как так? — удивился и почему-то обрадовался Афонька.
— А вот так. Запрещаю я тебе. Живыми они нужны, понятно?
— Ну и слава богу, — облегченно вздохнул Афонька. — Смертоубийство — грех великий.
— Ну да, — усмехнулся Константин. — А половцы как же?
— Это нехристи немытые, — равнодушно отмахнулся ратник. — За них и Христос простит, и Перун улыбнется. А своих грешно.
— Ну вот и не стреляй. Только Онуфрию про этот разговор ни-ни. Да и другим тоже.
— Так я чего, один, что ли, стрелять не буду? — не понял Афонька. — А остальные-то как же?
«Ах да, — вспомнил Константин. — Он же и впрямь не один».
И осведомился:
— А много вас там стоять будет?
— Да с десяток, не менее. Половина наших, а четверо — из дружин боярских.
— Когда зайдем в шатер на пир, тогда и оповестишь всех, но не раньше. Скажешь, князь приказал.
— А ежели не послушают, тогда как? — растерялся Афонька.
— Повеление князя не выполнят? — изумленно приподнял брови Константин.
— Наши-то все исполнят, а боярские и заартачиться могут. Вот ежели бы ты сам, княже, повелел, то тут оно конечно, а я кто такой?
— Тогда скажи так. Не верят — пусть стреляют. Но, если хоть одна их стрела вопьется в тех, кто будет выбегать из шатра, ответ они передо мной держать станут, а рука у меня тяжелая, так что никакой боярин их не спасет.
— Ясно, княже. Не сомневайся, все исполню как есть, — склонился в поклоне Афонька.
— И вот еще что, — остановил Константин лучника, подавшегося на выход. — Мне тут захотелось молодецкую забаву для братьев-князей учинить, так ты, как только я с боярами в шатер зайду, пошли человечка к нашим коням, чтоб оседлали.
— Токмо твоего? — уточнил Афонька.
Константин чуть помедлил, прикидывая. Вообще-то ситуация может сложиться по-разному, так что для страховки лучше всего…
— Для своих лучников тоже, — приказал он. — Ну и для Гремислава со всеми прочими, коих воевода при мне оставил.
— Сполню, княже, — еще раз склонился в поклоне Афонька и нырнул за полог шатра.
Следом вышел наружу и Константин, первым делом глянув на ленивое солнце, которое едва-едва оторвалось от земли.
«Где-то через полчаса Епифан запалит дома в посаде и поскачет сюда. Стало быть, через пару-тройку часов он здесь появится. Ладно, пока все идет нормально», — мелькнуло в его голове.
Единственное, что слегка расстраивало, так это слишком поздний приезд половцев.
Получалось, что повидаться не выйдет, да вдобавок еще и он сам как последний дурак, памятуя о своем поручении Епифану, посоветовал Глебу начать пьянку пораньше.