Крест и посох
Шрифт:
— Врешь, волхв, — вновь почти беззвучно прошептали губы князя. — Это за Константином пришли, токмо ошиблись малость.
Его глаза продолжали оставаться широко раскрытыми, до самой последней секунды тая в себе отчаянную полубезумную надежду и веру в правоту сказанного.
Всевед ничего не ответил, ибо был занят другим.
С необычным для почтенного благообразного старца проворством он отложил посох в сторону, осторожно ухватил ноги Константина и переместил их, насколько позволяли цепи узника, чтоб между ними и головой Глеба образовалось пространство.
Затем
Продолжая стремительно, далеко не по-стариковски двигаться, он с силой воткнул в землю зажженные факелы, ограждая с трех сторон полностью поглощенного мерзким студнем Глеба.
— Плат мне метни! — зычно крикнул он Доброгневе, подскочив к подножию каменной лестницы.
Та послушно бросила отданное ей Всеведом полотно, но едва она — ох уж это извечное женское любопытство — попыталась войти и даже сделала уже шаг вниз, как была остановлена властным воспрещающим окриком Всеведа.
Немного поколебавшись, девушка хоть и с большой неохотой, но тем не менее все же повернула обратно к лестнице.
Волхв же продолжал ждать, ибо если с трех сторон факелы надежно ограждали дальнейшее продвижение мерзости, хоть и не причиняя ей видимого вреда, но перекрыть ей путь к отступлению Всевед еще не мог, ибо из угла, будто из ящика Пандоры, продолжали валить гадкие, издающие страшное зловоние студенистые кольца.
Наконец чудовищное порождение Хаоса, жадно поглощавшее свою долгожданную добычу и норовя как можно быстрее высосать малейшие признаки жизни из самых последних клеток человеческого организма, выползло наружу целиком, позволяя Всеведу воткнуть четвертый факел между студенистым аморфным телом и угловой стеной.
Затем волхв не мешкая схватил плат и, развернув его, накинул поверх копошившегося клубка.
Сразу стало заметно, что там, где полотно коснулось твари, шевеление и копошение стало происходить значительно интенсивнее, больше напоминая конвульсии и отчаянные судороги существа, пытавшегося выбраться из-под него как можно быстрее.
Однако полотно это, несмотря на кажущуюся легкость и непрочность, словно тяжкая чугунная плита навалилось на тварь, крепко удерживая ее под собой.
Волхв подобрал свой меч и, тщательно примерившись, рубанул поперек полотна. С мягким всхлипом, тяжело и надрывно вошел клинок в аморфное тело.
Но, странное дело, после того как Всевед вынул его из рассеченного надвое студня, ни один даже самый зоркий глаз не заметил бы на полотне и следа от разреза. Удивительная ткань вновь единым целым куском продолжала давить на все интенсивнее пульсировавшую под ней гигантскую амебу.
Еще удар, и еще один, и еще, но тут от неловкого движения Всеведа ближайший к нему факел потух, и в мгновение ока извивающаяся в эпилептических судорогах нежить в своем отчаянном последнем прыжке метнулась прямо на волхва.
Если бы тот увернулся или отступил в сторону,
Это была страшная сеча, и изъязвленный зеленой кровью твари заветный меч почти тут же покрылся несмываемыми пятнами ржавчины, на глазах сжирающей благородную сталь.
Задыхаясь от зловония, Всевед из последних сил продолжал рубить аморфную массу, которая из-за своих ран давно утратила былую неуязвимость.
Даже получив свободное пространство, она сумела лишь отползти подальше, в другой противоположный угол, с трудом волоча за собой посох Всеведа, прочно застрявший в ее теле.
Застыв там, она продолжала злобно пульсировать, ожидая, пока не стянутся раны и у нее вновь появится возможность бесследно исчезнуть.
На дрожащих от неимоверной усталости ногах, тяжело опираясь на иззубренный меч, в пяти шагах от нее стоял старый волхв, непримиримо взирающий на быструю регенерацию тканей чудовища, но уже не знающий, что еще можно предпринять.
В ужасе от увиденного, прикусив до крови нижнюю губу, чтобы не закричать, застыла на верхней ступеньке лестницы Доброгнева.
Она отчаянно хотела помочь Всеведу, но понятия не имела, каким образом это сделать.
Внезапно в ее памяти нескончаемым калейдоскопом, неустанно сменяя друг друга, а зачастую и повторяясь, вновь стали мелькать цветные картинки, среди которых наиболее часто появлялась одна, с тремя крестами на невысокой горе и пригвожденными к ним людьми.
Особенно отчетливо видела Доброгнева среднего, с усталым, измученным от страданий лицом, необыкновенно добрым и кротким выражением глаз и какой-то табличкой на груди с нанесенными на ней загадочными письменами.
Капельки крови, не успевая запечься, медленно стекали из ран и тяжело падали на песчаную светло-коричневую почву. Почти не отличаясь от нее цветом, они тут же сливались с нею и становились трудноразличимыми.
— Я вспомнила, — прошептала она еле слышно, не решаясь сразу произнести то, что так неожиданно всплыло в ее памяти. Лишь окончательно уверившись в своей правоте и в том, что ей это не почудилось, не пригрезилось, она громко произнесла: — Я вспомнила, что может погубить эту тварь. Кровь распятого. Так сказали они…
Лицо волхва поначалу озарила вспышка надежды, но затем оно вновь потухло.
— Я слышал о нем, — тяжело дыша, ответил он. — Но это было далеко отсюда и больше тысячи лет назад, а потому для нас это знание бесполезно, хотя… — И волхв повернулся к отцу Николаю.
Все время, пока Всевед сражался с мерзкой тварью, священник беззвучно шептал молитвы, которые ему под большим секретом поведал в юности товарищ по духовной семинарии.
Предназначались они для защиты от злых темных сил, но то ли потому, что читал их отец Николай с пятого на десятое, а не как положено — от начала до самого конца, то ли потому, что они были изначально неверны по своей сути, однако действия не производили никакого.