Крестовый поход

Янг Робин

Но Халил не слушал, думая о своем.

— Ты поведешь войско на Акру, отец, и уничтожишь это последнее пристанище франков.

Калавун поморщился.

— Ты сделаешь так, — продолжил Халил, — потому что это необходимо, единственно правильно. Ты сделаешь так потому, что этого требуют твои люди, а франки заслуживают наказания. И ты сделаешь так, потому что, если ты не сделаешь, я расскажу эмирам в зале о твоем предательстве.

— Что?

— Я подслушивал! — крикнул Халил в лицо ошеломленному отцу. — Да, подслушивал твой разговор

с тамплиером. Теперь знаю, что вы многие годы работали вместе против Бейбарса, против наших людей. Против меня! — Он прошелся взад и вперед, вскидывая руки. — Я держал это в тайне, чтобы дать тебе возможность сделать все правильно для своего народа. Но теперь вижу, у меня нет выбора. — Его голос осекся. — Ты не оставляешь мне никакого выбора, отец.

— Это угроза? — спросил Калавун, потрясенный словами сына.

Халил сделал шаг к нему и остановился.

— Тебя заколдовали, отец. Как ты мог сотрудничать с завоевателями? С тамплиером? Эти люди нас убивали, оскверняли наши храмы, грабили города. Они занимались этим две сотни лет. Да, рыцарям сейчас нужен мир, но чтобы набраться сил и пойти на нас. Если мы дадим им достаточно времени, они попытаются вернуть то, что Бейбарс и его предшественники сумели у них вырвать. — Халил покачал головой. — Ты отчего-то перестал видеть правду, отец. Сбился с пути.

— А почему нельзя жить в мире с этими людьми? — спросил Калавун, подходя к сыну и сжимая его плечи. — Почему? Мы торгуем друг с другом, делимся знаниями. Многое из того, что свято для нас, свято и для них. Почему мы должны быть врагами? Я знаю, эта земля не принадлежала франкам, знаю, они пришли сюда и взяли ее силой. Но разве она наша? Я родился далеко отсюда, Халил. Меня пригнали сюда в рабство. Эта земля моя не больше, чем франков. И они пришли сюда не вчера, а много поколений назад. Мы воюем друг с другом так давно, что забыли причины войны.

— Мы воюем, потому что должны воевать. Иначе франки заберут наши земли и средства к жизни. И не важно, откуда ты родом, откуда мы все родом. Ты султан Египта и Сирии, и у тебя есть долг перед своим народом, перед мусульманами, защищать их. — Халил отстранился. — И ты выполнишь свой долг.

Калавун долго смотрел в глаза сыну. Затем оцепенело последовал за ним во дворец. С трудом перенося боль в голове, он встал перед эмирами и слабым голосом объявил поход на франков. Последовавшие за этим радостные возгласы больно отдавались в сердце, будто по нему били молотком.

Эмиры хотели обсудить стратегию похода, но Калавун отложил это на завтра. Он направился в свои покои, удалил оттуда слуг, подошел к столу. Взял пергамент, гусиное перо и сел писать. Через два дня после получения вести, что правители Акры отказались выполнять его требования, он получил послание от Уилла, в котором рыцарь умолял его дать еще время уговорить правителей. Великий магистр написал в Париж инспектору ордена, чтобы тот собрал денег. Если правители Акры станут упорствовать, Гийом де Боже

заплатит султану из сундуков Темпла. Но на это нужно время. Но как раз этого Калавун им дать не мог. «Если вы не хотите увидеть мое войско у своих стен, — писал он, сдерживая ярость, — то убедите своих правителей, чтобы они передумали».

К тому времени, когда Калавун закончил писать, головная боль стала такой сильной, что он почти ничего не видел.

Аль-Салихийя, Египет 10 ноября 1290 года от Р.Х.

— Как он?

— Скверно. Я дал ему снадобья, чтобы облегчить страдания. Это все, что можно сделать. Боюсь, он долго не протянет.

Голоса звучали мягко. Калавун их слышал будто сквозь сон. Лежать в теплой постели было приятно. Боль почти утихла. Он ее ощущал, но она находилась где-то далеко.

Ему на лоб легла холодная рука.

— Отец, ты меня слышишь?

Калавуну не хотелось выбираться из бархатной тьмы, но настойчивый голос требовал внимания. Он открыл глаза, и боль сделала шаг вперед, приблизилась. Глазам стало больно, хотя покой освещали только тлеющие угли двух жаровен.

На постели рядом сидел Халил. Его лицо скрывала тень.

— Я умираю. — Калавун задал вопрос, но получилось утверждение.

Халил отвернулся.

— Да.

Калавун поднял слабую руку и поднес к лицу сына. Потрогал кожу. Она была молодая, гладкая.

— Тогда сделай кое-что для меня.

Халил взял руку отца.

— Если смогу.

— Не иди на франков. Дай им возможность заплатить. Прояви милосердие.

Халил напрягся.

— Мы уже начали поход.

— Еще есть время.

— Его нет. Войско собрано, построены осадные машины. — Халил внимательно смотрел на Калавуна. — Мы находимся сейчас в аль-Салихийи, отец. И готовы пересечь Синай.

Калавун оглядел покои и лишь сейчас понял, что это не дворец в Каире, а шатер.

На подготовку к походу ушло три недели. Эмиры трудились день и ночь. Калавун в этом не участвовал и с тяжелым сердцем ждал ответа Уилла на свое письмо. Поход на Акру следовало начинать поскорее, пока по всей Палестине не пошли зимние дожди. Они разобьют лагерь у стен города, а там прибудет еще войско из Алеппо и Дамаска. Урожай собран, города обеспечены. Самое время выступать.

— Надо повернуть назад. — Калавун сжал пальцы сына. — Я не дал Кемпбеллу времени их уговорить.

Халил высвободил руку.

— Кемпбелл? Тамплиер?

— Франки согласятся на наши требования. Он их уговорит.

— Нет, не уговорит, — произнес Халил, поднимаясь.

— Я написал ему. — Калавун сделал попытку сесть. — Предупредил, что мы идем и пусть поторопится.

— Я знаю.

Калавун замер.

— Ты?..

— Да, — бросил Халил, — я не глупец. И перехватил послание, которое ты отправил после того, как отдал приказ к походу. Я знаю, ты отдал его только из-за моей угрозы.