Кри-Кри
Шрифт:
В эти предрассветные часы Париж выглядел совсем необычно. Накануне шел проливной дождь.
Предместье Бельвиль было погружено в темноту, так как газовые трубопроводы и фонари были повреждены снарядами. Густой туман мешал видеть контуры домов, и только кое-где мрак прорезали светлые пятна белых стен и колонн. На расстоянии трех шагов ничего нельзя было различить.
Между тем на некоторых улицах было светло и шумно. Здесь гигантские факелы пожаров, пробивая и рассеивая густую завесу тумана, рассыпали фейерверком снопы искр. В их свете суетились толпы напуганных, растерянных парижан, не знавших, куда спасаться от пожара, боявшихся попасть из огня в полымя. Никто не знал, кто был хозяином соседнего
Никто не спал в Париже в эту ночь.
Даже там, в темных переулках, пересекавших большие улицы и бульвары, где ни в одном окне не видно было хотя бы слабого мерцания света и где, казалось, все было объято безмятежным сном, — даже и там бодрствовали люди, не знавшие, что принесет им утро.
Освещая дорогу фонариками, по улице Фонтен-о-Руа ехали три всадника.
Сытые, выхоленные кони неторопливой рысцой поднимались по крутой мостовой, послушные своим седокам.
Главе версальской армии, маршалу Мак-Магону некуда было теперь спешить. Париж был завоеван. В боях с пруссаками этому «герою» седанской трагедии не хватало мужества, изобретательности, настойчивости и уменья маневрировать, теперь же, в схватке с французским народом, он сумел проявить эти качества с избытком.
Проезжая по мертвым улицам Бельвиля, маршал не разговаривал со своими спутниками. По его маловыразительному лицу трудно было угадать, о чем он думал.
Мрачное безмолвие тревожило его. Маршал опустил поводья, и его конь медленно и осторожно перебирал ногами, как бы опасаясь споткнуться о чей-нибудь труп.
Молчание нарушил второй верховой, спутник Мак-Магона. Это был еще один «сподвижник» Наполеона III по капитуляции и соратник Тьера по разгрому Парижа, кровавый генерал Винуа.
Его серый в яблоках жеребец шел неровно, фыркая и пугаясь каждого шороха.
Имя генерала Винуа было хорошо известно парижанам и особенно ненавистно им. Они его хорошо знали со времени осады Парижа. Он был назначен комендантом города вместо Трошю [40] в самый критический момент. Осада Парижа длилась уже около двух месяцев. Парижане, не допускавшие и мысли о капитуляции перед пруссаками, напрягли все силы и выставили для защиты города двести сорок тысяч вооруженных горожан. Зима выпала лютая, ни дров, ни угля не было. Приходилось терпеть неслыханные лишения. Мясо собак, кошек и крыс было желанным блюдом на столе парижанина. Смертность детей страшно возросла.
40
Трошю Луи-Жюль (1815–1896) — военный губернатор Парижа во время франко-прусской воины и председатель так называемого «правительства национальной обороны», образованного 4 сентября 1870 года, после седанского разгрома и свержения Наполеона III.
И все же Париж требовал от своих генералов наступления.
А генералы? Клянясь в верности родине и в готовности защищать ее от врага, они втихомолку договаривались с Бисмарком о капитуляции.
Когда парижане поняли, что Трошю лжет, что он не хочет сопротивляться пруссакам, они потребовали его отставки. Но на место одного изменника был назначен другой: Винуа оказался не лучше своего предшественника.
Сейчас, когда Винуа готовился к расправе с побежденным Парижем, ему захотелось откровенно поговорить с маршалом.
— Дело прошлое, — сказал, он, подъезжая к нему ближе. — Почему вы не дали согласия ускорить занятие Бельвиля и Фобург-дю-Тампля,
— Вы до сих пор не понимаете, чего хотел господин Тьер? — снисходительно бросил Мак-Магон. Этому завзятому интригану казалась непонятной недогадливость Винуа. — Разве вам не ясна наша тактика?
— Тактика простая: надо было возможно быстрей очистить город от красной заразы, — ответил Винуа.
— Вы считаете, что для этого достаточно было разрушить баррикады и перебить их защитников? — продолжал в том же ироническом тоне Мак-Магон.
— Это, во всяком случае, можно было сделать гораздо быстрей.
— Не обвиняете ли вы главу правительства в чрезмерном великодушии к мятежникам?
— Ха-ха-ха! — раскатисто рассмеялся Винуа. Его смех ворвался резкой нотой в безмолвие пустой улицы, заваленной неубранными трупами. — Это не придет в голову даже человеку с больной фантазией. Но я просто не понимаю той медлительности, которую мы проявляли в последние дни.
— Объяснение найти легко. Всему причиной — тюрьма ла-Рокетт.
— Тюрьма ла-Рокетт? — В голосе Винуа послышались нотки искреннего удивления.
— Вернее, ее узники, заложники, которых там держала Коммуна, — пояснил Мак-Магон.
— Тем более надо было поторопиться взять укрепления в районе ла-Рокетт, чтобы освободить пленников и в их числе епископа д’Арбуа [41] .
— Вы все еще ничего не понимаете! — уже с досадой произнес маршал. — Поймите, какими злодеями мы оказались бы в глазах всей Франции и Европы, если бы коммунары до конца церемонились с заложниками, в то время как мы направо и налево расстреливали пленных! А чем оправдали бы вы завтрашние казни?
41
Д’Арбуа Жорж — архиепископ Парижа. Был взят коммунарами в качестве заложника и расстрелян в числе других в ответ на массовые расстрелы рабочих, производившиеся версальцами.
— А в самом деле, это неглупо придумано! — восхищенно сказал Винуа. — Как это мне раньше не пришло в голову?
Циничная беседа генералов открывала карты Тьера: надо было во что бы то ни стало вызвать со стороны коммунаров ответный террор. С первых же дней версальского нападения Коммуна держала в тюрьме заложников, контрреволюционеров. Однако, угрожая их расстрелом, если Версаль не прекратит казни пленных, руководители Коммуны не решались привести в исполнение свои угрозы. Была попытка обмена большого числа заложников, среди которых значился архиепископ д’Арбуа, на одного Бланки [42] , давно томившегося в версальской тюрьме. Но Тьер отказался от обмена.
42
Бланки Луи-Огюст (1805–1881) — известный французский революционер, принимавший видное участие в революционном движении во Франции с 1830 по 1871 год. В общей сложности просидел в тюрьме 37 лет.
Он с удовлетворением выслушал донесение о том, что в последний день власти Коммуны толпа парижан ворвалась в тюрьму ла-Рокетт и расстреляла тридцать заложников, среди которых был и «святой отец церкви».
Узнав о казни архиепископа, Тьер, лицемерно вздохнув, сказал: «Смерть этого благочестивого служителя церкви принесет нам больше пользы, чем его жизнь».
Тактика Тьера развязала руки его исполнителям: они могли объяснить расправу над парижским народом как «справедливую» месть за «святого помазанника божьего» и других «лучших людей» Франции.